все члены экипажа и без того прекрасно знали, что им надо делать и, склонившись над терминалами, проверяли состояние корабля. В высокой степени автоматизации и, соответственно, контроля всех узлов корабля, включая элементы обшивки, есть огромный плюс – информация об их состоянии приходит почти мгновенно. Спустя минуту Плотников уже знал о том, что какие-либо повреждения отсутствуют, и облегченно перевел дух. Что бы ни произошло, это прошло для его корабля безболезненно. Возможно, правда, он чувствовал бы себя несколько иначе, если бы знал, что на глазах у зрителей, собравшихся на берегу, а также на борту многочисленных катеров и стоящих в порту кораблей, из клочьев тумана вместо непонятного, но грозного русского крейсера материализовались два архаичного вида корабля, постройки конца девятнадцатого – начала двадцатого века. Однако такой информации у него, разумеется, не было, и потому все то, что произошло чуть позже, стало для него крайне неприятной неожиданностью.
– Взгляните, они ведь полноценную реконструкцию сделать решили! Корабли загримировали – от тех не отличишь.
Плотников взглянул на экран, на который транслировалось изображение с камер. Ну да, отличная работа. Умеют, сволочи узкоглазые. Наверняка крашенный пластик поверх корпусов, но до чего же здорово сделано! На первый взгляд не отличить, да и на второй, если честно, тоже. А наши поскупились, хотя, конечно, попробуй найди сейчас корабль, который так вот по быстрому замаскировать можно. Разве что 'Аврору' из Питера перегнать, у нее силуэт на редкость похож. Воткнуть четвертую трубу – и вперед. В конце-концов, в одноименном фильме она 'Варяг' изображала – и ничего, получилось неплохо.
Надо же было случиться именно так, что как раз в этой точке им, по согласованному сценарию, требовалось дать салют. За сутки до парада Плотников, когда узнал об этом, с трудом сдержался, чтобы не послать всех, включая начальство, далеко и надолго. И плевать потом на скандал, на то, что рухнет тщательно продуманный и обговоренный с другими участниками шоу сценарий. Салютовать, как побежденный победителям… Однако дисциплина взяла свое, и, выходя из порта, орудия были заряжены. Холостыми, разумеется, и сейчас, не обращая внимание на проходящее мимо сознание несоответствие в виде побережья раньше и сейчас, Плотников скомандовал. Орудия, как им и положено, громыхнули, и почти сразу на ближайшем японском корабле он увидел две тусклые вспышки. Ответный салют, чтоб их…
Прямо перед носом крейсера, всего в какой-то паре кабельтовых, выросли два высоких столба вспененной воды. 'Вот и на пиротехнику не поскупились, шоумены хреновы' успел еще подумать он, и тут снова вспышки, а потом еще два столба, уже совсем рядом.
– Лихо, – прокомментировал кто-то. – Но я что-то не помню этого в программе…
– Я тоже, – сквозь зубы ответил Плотников. Что-то было не так, но что он пока не мог понять. А потом новые вспышки, три водяных столба совсем недалеко и страшный удар, потрясший корабль, казалось, от киля до клотика. Взвизгнули осколки, кто-то истошно заорал, носовую часть крейсера мгновенно затянуло едким дымом, тут же втянутом вентилятором, и знакомый запах ударил в ноздри. Мелинит, сиречь, шимоза, которой японцы снаряжали снаряды в ту войну. Решили поиграть в войну по-настоящему? Ну, так получите!
Дальше рефлексы действовали, опережая сознание. Повинуясь команде, взвыли сервоприводы, опуская толстые броневые плиты и превращая мостик в боевую рубку. Огромные винты начали ускорять вращение, чтобы разогнать корабль, случись нужда, вплоть до максимальных тридцати шести узлов. В башни подавались снаряды. Они хотят войны? Они ее получат! И, видя морпеха, которого уносили с палубы, Плотников не колеблясь скомандовал открыть огонь.
С борта своего флагмана Уриу увидел только шесть ярких вспышек, и в следующий момент вокруг 'Асамы' вырос лес разрывов. По счастью для японского крейсера, залп русского крейсера был дан фугасными снарядами, иначе в нем наделали бы дырок не меньше, чем в голландском сыре. Но и восьмидюймовые фугасы, снаряженные вдвое более мощной, чем шимоза, взрывчаткой, и потому соответствующие примерно японским десятидюймовым (японские моряки, правда, об эффективности своих десятидюймовок пока не знали, поскольку единственный корабль несущий такое орудие, в Японию еще не прибыл, но от этого им сейчас было не легче), натворили дел. Из шести снарядов в цель попало три. Вообще, с шестидесяти кабельтовых, на которые японцы невольно подставились, орудия 'Мурманска' должны были поражать цель с вероятностью не менее восьмидесяти процентов, однако японцам невероятно повезло – первое и пока что единственное попадание в русский крейсер с дальней дистанции пришлось в носовую башню. Ее двухсотмиллиметровую броню, сделанную из стали, которую разработала цивилизация, опережающая здесь всех более чем на сто лет, восьмидюймовый фугас, разумеется, не пробил. Дождь осколков тоже не причинил особого вреда, если не считать двух раненых – одного морпеха, получившего крохотный, всего с ноготь, но от того не менее опасный осколок в живот, и лейтенанта Павленко, имевшего неосторожность в этот момент, облокотившись на леер, рассматривать в бинокль 'загримированные' корабли. Ему осколком рассекло рукав и пропороло кожу на руке – не смертельно и даже неопасно, хоть и неприятно, да и крови было много.
Однако башня – это не только броня, которую можно пробить или не пробить. Башня – это еще и многочисленные механизмы, и куча электроники, этими механизмами управляющей. В башнях 'Мурманска' людей не было, поэтому никого не контузило, но сама башня до конца боя замерла, как мертвая. Более того, вторая башня от сотрясения начала давать промахи – очевидно, была сбита настройка установленного в ней лазерного дальномера. К счастью, подобное лечилось быстро – уже после третьего залпа удалось определить, что орудия посылают снаряды с небольшим недолетом, стрельба их была приостановлена, а еще через пять минут лихорадочной работы электронщиков, возобновлена с требуемой точностью. Впрочем, японцам для полноты ощущений хватило и одной башни, тем более русские, убедившись, что якобы пластиковая обшивка не только не собирается разваливаться, но и почему-то не особенно стремится гореть от попаданий фугасных снарядов, перешли на бронебойные. Те хоть и взрывались не столь эффектно, зато дел натворить могли куда больше.
Первые три снаряда ударили в борт 'Асамы', вмяв в корпус одно из шестидюймовых орудий вместе с казематом и сделав две больших но неопасных пробоины. Затем попадания пошли и в настройки. Трудно сказать, повезло японцам с дистанцией или нет – с одной стороны, выпущенные из орудий русского крейсера снаряды шли по настильной траектории. Попади они в палубу – и добраться до нежных потрохов 'Асамы' им было бы куда проще, а сейчас жизненно важные места, помимо толстой брони, защищали наполненные угольные ямы. С другой же, такая дистанция была предельной для большинства японских орудий, и в цель попасть можно было разве что случайно. Хотя по 'Мурманску' били все, кто хоть теоретически мог до него достать и из всего, что было под рукой, в него попал еще всего один шестидюймовый снаряд, оставивший но борту красочное, но неопасное пятно обгоревшей краски. Сто миллиметров русской стали явно оказались не по зубам японскому фугасу. Процент же попаданий в самих японцев был для них удручающе высок, а единственные на всей эскадре орудия, которые могли хоть сколько-то серьезно угрожать русскому крейсеру, были на все той же многострадальной 'Асаме', и как раз они-то замолчали в первые же минуты боя. Если конкретно, под ураганным огнем русских последнее из восьмидюймовых орудий 'Асамы' было выведено из строя на третьей минуте. К тому времени еще недавно первоклассный броненосный крейсер уже превратился в руину, и не затонул лишь потому, что еще просто не успел этого сделать. Большое корыто, как известно, долго тонет, а по меркам начала века назвать 'Асаму' и его систершипов маленькими кораблями не решился бы никто. Однако то, что минуты его жизни сочтены, было ясно. Он получил больше полусотни снарядов, из них три – ниже уровня ватерлинии. Тоже своего рода везение – их могло быть и куда больше, хотя, учитывая размеры пробоин, вряд ли это можно было назвать принципиальным. Сейчас по коридорам броненосного крейсера стремительно растекалась соленая вода, бодро отвоевывая себе все новые и новые пространства. Правда, водонепроницаемые переборки, вставшие у нее на пути, немного замедлили этот процесс, однако в корне переломить ситуацию не могли. Крейсер был обречен, хотя его экипаж, одна из элитных команд японского флота, делала все возможное и невозможное, чтобы не допустить этого. Назвать японцев трусами не повернулся бы язык ни у кого, и они, зачастую по горло в не такой уж и теплой январской водичке, отчаянно пытались если не остановить, то хотя бы немного ослабить рвущиеся в недра корабля потоки. Тем не менее, вода поступала, крен нарастал, и было ясно, что очень скоро будет достигнут предел остойчивости, после чего огромный корабль просто ляжет на борт.
Впрочем, то, что располагалось выше ватерлинии, тоже не могло внушить японцам оптимизма. Для описания борта больше всего подходило слово 'изодран' – именно такое впечатление он и производил. Во
