женами и мужьями, а тут как раз он звонит со своим оригинальным вопросом... Дина (ее Дина зовут), Дин-Дин (в минуты затруднений он призывает ее, подражая звучанию колокольчика), Дина, Дин-Дин, я нашел гигиеническую прокладку, объясни мне, к чему там и чем прилепляют...
Нет уж, увольте, как-нибудь сам.
Дома не было скотча - пришлось прижать прокладку к несчастному копчику с помощью полотенца, пропустив его между ног. Затем он надел трусы. Обтянул их ремнем, чтобы полотенце не смещалось вместе с прокладкой. Полотенце торчало из трусов и сзади, и спереди. Было трудно ходить по квартире в таком положении - он постелил на кровати другое полотенце, большое махровое, лег поверх него, взял в руки «Цветоделение» и открыл на середине.
Он прочитал четыре страницы. Следователь долго и занудливо расспрашивал садовника о привычках владельца дома. Попутно - безотносительно к привычкам владельца дома - говорили почему-то о «Битлз» (детективный роман был, похоже, с претензией). Джордж Харрисон в последние годы жизни увлекался разведением цветов. Об этом сказал следователь.
- Убийца, - подумал о садовнике Адмиралов.
Он уверен, что по книге убийца будет другой, но где уверенность, что автор знает, о чем пишет?
Кровавый отпечаток пальца образовался на странице.
Плохо. Книгу дали жене на работе.
Скрыть улику! Закрыл «Цветоделение».
Встал: так и есть - протекает. Большого махрового полотенца оказалось под ним недостаточно: кровь просочилась на простыню. Адмиралов с отчаяньем рассматривал кровавые пятна, украшавшие белую простыню. Матрас тоже в крови. Кровавый клоун, подумал о себе Адмиралов. Кровавый цирк для одного зрителя.
Он поковылял на кухню, снял со стола клеенку и возвратился в комнату. Адмиралов накрыл клеенкой постель. В трусах решил ничего не менять, презрев неудобство. Лег на то же махровое полотенце, положил пепельницу на голый живот.
Глядя на потолок, Адмиралов нервно курил.
Только сейчас он осознал по-настоящему, как ему повезло, что он не родился женщиной. Быть женщиной - это ж немыслимо, невозможно!.. А ведь есть мужики, которые стремятся сменить пол!..
Он повторял про себя: кошмар, кошмар...
Вслух же сказал одно только:
- Теперь ты довольна, да?
В квартире никого не было, кто бы мог услышать его.
3.
Дина Адмиралова от встречи с одноклассниками ничего не ждала особенного. Ее единственная подруга, с которой она по-настоящему хотела бы встретиться, жила в Австралии. Зачем эти очные встречи, когда есть Интернет и когда все, что надо знать, и так всем известно?
Все-таки одно открытие было, и оно изумило Дину и даже напутало немного.
Мальчики. Мальчики постарели сильнее девочек, выглядели они весьма износившимися, ущербными, без блеска в глазах.
Дину скорее устроило бы, если бы мальчики подурнели меньше девочек. С девочками, однако, было по-разному. С кем как. Кто-то скуксился, кто-то расцвел.
Дине казалось, что мальчики, натужно хорохорясь, комплексуют, понимая, что не оправдали ожиданий. Особенно те, в кого были в школьные годы влюблены девочки. Кирилл, по которому сохли девочки, мало из этого, даже из параллельного класса, где и своих плейбоев хватало, теперь выглядел обычным мужичком, из тех что отнюдь не подарок. Вован был большим, а стал маленьким. Роберт был Роберт, а стал, как все.
За всех девочек Дина отвечать не могла, но ей самой казалось, что здесь девочки лишние - мальчикам веселее и спокойнее было бы одним, без них. И еще, пожалуй, был лишним при всей его незаметности молчаливый Сема Гущин, потому что он, оказывается, дипломированный психотерапевт, а что можно рассказать о себе в присутствии психотерапевта, чтобы не ощутить себя пациентом?
Вообще-то Гущин по начальным условиям должен был стать музыкантом. В детстве он подавал надежды, большие надежды. Только в пятом классе Дина сломала ему мизинец на правой руке. Была переменка между вторым и третьим уроками, девочки стояли и секретничали у стены в коридоре, а мальчики время от времени толкали на девочек кого-нибудь послабее из проходящих мимо других мальчиков. Это не нравилось девочкам. Сему толкнули на Дину, а Дина схватила его за мизинец и очень испугалась, когда мизинец хрустнул. Сему не перевели в музыкальное училище, и он не стал музыкантом. За это он был страшно благодарен Дине, о чем Дина, впрочем, не догадывалась, а вот Семина мама сильно Дину невзлюбила, о чем Дине было хорошо известно.
Через пять лет после школы, на такой же, только не в ресторане, а на дому, встрече с одноклассниками, когда и мальчики, и девочки клюкнули хорошо, Сема признался Дине, что был в нее влюблен. С пятого по десятый. С того момента практически, как она сломала ему мизинец. «Не говори глупости, - Дина сказала, - был бы влюблен, я бы почувствовала». А Сема свое чувство тогда скрывал. Все годы. С пятого по десятый. «Зачем?» - спросила Дина. Сема тогда плечами пожал. «А я была уверена, ты меня боишься почему-то». А он и боялся - выдать себя.
К тому давнему разговору на лестничной площадке, куда выходили одноклассники покурить, Сема успел не только жениться, но и родить сыновей-близнецов. Был он тогда как бы отцом-героем.
Из девочек не рожавших, на сегодняшний момент, было всего две - Оля Кутузова и Дина. Оля Кутузова, кроме того, не побывала ни разу замужем. Зато она сочиняла стихотворные приветствия к подобным встречам. И всегда их зачитывала с очень серьезным видом.
Вот и сейчас.
Вот и сейчас Дина попыталась быть снисходительной и не поверить себе, что ей отчего-то неловко, тогда как другие восприняли очередной опус Кутузовой с привычной добродушной иронией или безоценочным воодушевлением.
Почему-то она никогда не рассказывает об Адмиралове своим одноклассникам.
Надо будет, сами узнают, время придет.
Каждый раз она находила причины не идти и каждый раз в последний момент передумывала - шла.
Поразительно, даже не то, как быстро забывается, поразительно, как быстро перефантазируется все. Теперь уверены, что была она отличницей. Да никогда она не была отличницей. Обычная хорошистка была, с тройкой по химии в аттестате. Математику, да, знала на отлично, а расставлять коэффициенты в формулах, страшно вспомнить, химических реакций она так и не научилась. И теперь, когда Люся Бабенко сказала ей: «Ну ладно, Дин, все же знают, что тебе проще других было», - Дина чуть не поперхнулась. Это ей проще? Это потому что родители в той же школе работали - поэтому проще? Ничего себе проще! Постоянно помнить, чья ты дочь.
Весь класс геометрию проматывал, коллективная ответственность и никто персонально не виноват, промотали и хрен с ней, с геометрией, - и только Дина Щедрина одна должна была просить прощение у Тамары Сергеевны, не извините меня, а самое настоящее прощение просить, потому что прежде, чем стать Тамарой Сергеевной, была она тетей Томой, сколько помнит Дина себя, и другом родителей, и, когда Дина урок прогуляла, ее участие в общем прогуле интерпретировалось не иначе, как личное предательство, как удар ножом Пифагора. «И ты, Диночка, с ними? И ты смогла? А ведь я любила тебя, я в тебя верила...»
Каково быть дочерью учителей!? Одно хорошо, дома ее никогда не наказывали, даже не ругали почти, зато в школе, по отвратительному учительскому выражению, спуска не было ей, - от родного отца (на уроке истории) или родной матери (на уроке биологии) можно было запросто схлопотать в дневник строгую запись, и это при том что ее дневник родители никогда не проверяли и даже не подписывали. Однажды Василий Аркадиевич, - а в стенах школы ей было запрещено называть его папой, - усмотрел в легкомысленном поведении обитателей последних парт коллективный заговор, - у всех шестерых отобрал дневники (Дина всегда сидела за последней партой) и настрочил твердой рукой каждому замечание типа «мешал учителю вести урок». Дине всегда казалось глупым адресовать замечания самому себе, и на этот раз, видя, с какой серьезностью пишет родитель в ее дневнике, не выдержала и засмеялась. Василий
