подсчеты…
В «комке» меня обслужили быстро, вежливо, на высоком уровне. Затем пошла черная гульба, давно позабытая, с приглашением приятелей из телерадиокомитета и забредших в издательство авторов.
— Кумиров, признайся, ты вчера крепко поддал? — проницательно спросила бесподобная Радунская на следующий день. Была она в какой-то новой кофточке, нарядная, как елочная игрушка.
— С чего взяла? — огрызнулся я.
— Думаешь, не видно? Не ходи по кабинетам, не дыши. А то нарвешься на шефа.
Какая заботливая, надо же! Может, в самом деле пригласить ее в гости, чего она упорно добивается? Но меня лишь передернуло от этой мысли. Никакого плотского вожделения… странно, очень странно. Импотенция, подумал я с кривой усмешкой, на почве авитаминоза и неврастении. Впору устраиваться на должность евнуха в какой-нибудь публичный дом.
И скрипнул зубами от какой-то тяжелой ненависти к себе. И опять взялся за правку статьи вице- губернатора господина Мизгирева. Мысли мои, наверно, зримо ползали по моему искаженному лицу, ибо приметливая Радунская сочувственно вздохнула:
— Тяжело тебе, бедняжке. Чаю, что ли, заварить?
— Завари. И затопи баньку по-белому.
«И займи тысяч семьдесят-сто, — додумал я. — Или раздобудь мне цикуты. Или цианистого калия, великолепного успокаивающего средства». А также:
«…желательно включить в состав конкурсных объектов семь открытых газонефтяных месторождений: Одоптинское, Пильтун-Астохское, Чайвинское, Аркутун-Дагинское, Луньское, Киринское, Венинское…»
И Кумировское, смутно подумал я. Кумировское тоже. Оно богато запасами адреналина, желчи, тоски… а если бурить поглубже, стародавние пласты, то, может быть, обнаружатся и природные драгметаллы, вроде золотишка доброты или алмазиков любви к ближнему… В былые годы, школьные и студенческие, тот Кумир был весьма компанейским малым, заводилой своего кружка, где смех и веселье не смолкали, хотя и был тот кружок объединен страшным по тем временам словом «нонконформизм», политизирован в высшей степени… но как же легко и безбоязненно летели на его свет девочки-комарики, девочки-пестрокрылые бабочки! А Кумир и его приятели радостно, конечно, раскрывали свои объятия, привечали всех. Золотые, безмятежные деньки в глухое, тупиковое время! Ау! где оно?
Сказал бы кто-нибудь тогда, что щедрый сеятель Кумиров, вольный стрелок, бесшабашный прожигатель своей единственной жизни, уже вскоре, не достигнув и тридцатилетия, сменит начисто свою сущность и оболочку, да разве бы я поверил? Никогда. Никогда не думал, что смогу стать таким семьянином, таким единолюбцем, таким беспокойным мужем и отцом. У нынешнего Кумирова даже сны стали исконно- посконно домашними, не воспаряющими, как прежде, в заземельные выси и веси. А кто виноват? Ты, чудо-жена. Ты, милая малышка.
— Вот, пей! — подносит мне, как официантка, чашку на блюдце нарядная Радунская. — Горячий, сладкий.
— Спасибо, Вика. Добрая ты все-таки.
— Иди ты!.. — отмахивается она, не веря ни в мою искренность, ни в мою благодарность.
Ладно, Бог ей судья. И мне тоже. И Бог судья вице-губернатору Мизгиреву, который, судя по его статье, предпочитает японскую компанию «Садеко» американскому консорциуму МММ. За его статьей, за этими машинописными страницами так и просвечивают большие деньги, огромные кипы зеленых купюр, миллионно размноженные Авраамы Линкольны… А мне бы хватило… сколько же? Да всего каких-нибудь — ха-ха! — полторы сотни этих самых долларов!.. Ох как поразился бы генеральный директор Яхнин, когда, войдя к нему в кабинет, именно в кабинет, я выложил бы перед ним эти драгоценные бумажки, зеленые, как бы пропитанные весенним, буйным хлорофиллом!
«Вот долг, Молва. С процентами. И не попадайся мне больше на дороге».
«А что так, Кумиров? — удивился бы он. — Чем не угодил?» «Кровопийца ты, Молва. Вообще, гад порядочный». «А-а, вот как ты заговорил! Эй, охраннички мои! Выкиньте эту падлу вон!»
Усмехаясь своим мыслям, я спрашиваю В. Радунскую:
— А закурить не найдешь для полного счастья?
Созрел то есть для первой похмельной сигареты. А сам купить хотя бы самых дешевых, хотя бы семидесятирублевых, смертоубийственный «Рейс», не в состоянии после вчерашнего кутежа… Я вдруг захохотал.
— Ты чего? — испугалась Радунская. Молодая, нарядная, блистательно намакияженная.
— Да так. Радуюсь жизни.
— Твои не прилетели?
— Вчера спрашивала. Нет.
— Слушай, Андрей, совсем забыла. Хочешь подработать?
— Каким образом? Продать партию икры?
— Какой икры! Чушь говоришь. Ты знаешь, что Малышко пишет стихи?
— Какой Малышко? Что за классик?
— Ну, не бесись! Малышко Лев Львович. Бывший зампред исполкома. Сейчас ведает внешнеэкономическими связями. Я у него вчера брала интервью.
— И он тебя изнасиловал в кабинете?
— Кумиров, хам, не хами. Ему шестьдесят с хвостиком.
— Старые функционеры нетленны. Тем более с хвостиком.
— Совсем обалдел! — кричит она. — Будешь слушать или нет?
— Говори, но внятно.
— Ну вот, слушай. Брала у него интервью.
И Радунская многословно излагает. Суть такова. Этот Малышко пишет давным-давно тайком стихи. И вот сейчас решил издать за свой счет сборник. Нашел какого-то издателя. Все обговорил. Но издатель хочет, ну, в порядке страховки, что ли, чтобы в сборнике было предисловие. Хвалебное желательно. Вот Малышко ищет человека, который бы это предисловие написал. Он заплатит, конечно. Он богатый. Понятно?
— Понятно. А чего ты сама не взялась?
— Я? А я понимаю что-нибудь в стихах? Я в них ни бум-бум.
— Зато в сексе специалистка.
— Заткнись!
— Сколько он заплатит?
— Не знаю, не спрашивала. Возьмешься?
— Звони. Отрекомендуй меня. Потом дашь трубку.
— Вот так бы и говорил! А то хамишь, совсем обнаглел. — Радунская взялась за телефон.
…А не я ли в студенческие годы был лихим прожигателем денег? Стипендии, конечно, не хватало, но отец, тогда еще не инфарктник, не инвалид, а большой начальник в рыбной промышленности, подкидывал ежемесячную субсидию — и сгорала она быстро, как в огнедышащей топке. В общежитии знали: Кумиров — богатенький, и тянулись чередой в нашу комнату, чтобы перехватить в долг. Эх, лихие были, гулдевые, кабацкие дни! Что-что, а жмотом я никогда не был и никогда не ценил, как некоторые экономы, бумажных красноликих Ильичей.
А теперь вот слушаю, как Радунская каким-то елейным голоском изливается по телефону.
— Нет, Лев Львович, он еще не член Союза писателей. Но у него книжка выходит. И в стихах прекрасно разбирается, и рецензии здорово пишет. Да вы сами поговорите с ним, пожалуйста! — и протягивает мне трубку, шепча: — Ну, говори. Да повежливей.
Я беру трубку, алекаю.
— Здравствуйте, — слышу густой начальственный голос. — Как вас зовут?
— Вообще-то Андрей.
— А по отчеству.
