– А ты? – спросила Ниночка.
– Я пойду домой. У меня заболела голова.
– Ладно, – легко согласилась Ниночка. Ей было хорошо.
Валентина вышла на лестницу, стала спускаться вниз. Каблуки высокие, ступеньки мраморные, по плечам дует. Как холодно, как неустойчиво и как страшно. Казалось, что сейчас грохнется на скользком мраморе и переломает все кости.
Валентина медленно спускалась, вцепившись в перила, – одинокая, незащищенная, шла в неизвестность, как в свою смерть.
Из зала выкатилась толпа курящих. Они стояли наверху и смотрели ей в спину – спокойно и равнодушно. Вот еще один гость уходит с праздника. На человека меньше. Было четыреста, осталось триста девяносто девять.
На другой день Валентина улетала в Америку. Ей было невыносимо оставаться с мужем под одной крышей. Она не хотела выяснять отношения, вернее – боялась. Боялась услышать правду. Неизвестность лучше. В неизвестности есть надежда. А делать вид, что ничего не случилось, значит – врать. Врать она не привыкла, поэтому решила унести ноги. Ниночка оставалась еще на неделю. Так договорились.
В аэропорт повез Валентин. Решил проводить сам, без шофера. Оказал внимание. Видимо, чувствовал себя виноватым.
Всю дорогу он молчал и был грустный. Валентине даже стало его немножко жалко. Хороший человек, Валик, хоть и сукин сын.
– Учти, развод я тебе не дам, – честно проговорила Валентина.
– А я и не прошу, – ответил Валик.
– Детям нужен отец, а мне нужен муж. Я не хочу остаться брошенкой на старости лет.
– Ты прекрасно выглядишь, – заметил Валик.
– До поры до времени.
– Так мы все до поры до времени…
– Ладно, – перебила Валентина. – Сделаешь квартиру моей сестре. Людке. В новом доме, в зеленом районе.
– Хорошо, – легко согласился Валик.
Квартиру Людке – компенсация за моральный ущерб. Значит, Валик чувствовал себя виноватым и готов платить. Валентина подумала: все-таки он хоть и сукин сын, но не сволочь.
Подъехали к зданию аэропорта.
Валентин достал чемодан, величиной с холодильник. Валентина набрала кучу нарядов на все случаи жизни. Но не понадобилось.
Валик поставил чемодан на ленту. Валентина осталась с легкой дорожной сумкой.
Настала минута прощания. Они стояли друг перед другом и молчали. Валентина не хотела целовать его первая. Поцелуй в данном случае – ложь. А Валик стоял – грустный и даже подавленный. Он тоже не очень-то умел притворяться. Еще недавно самые близкие стояли как чужие.
– Ладно, – сказала Валентина. – Иди.
– Я позвоню, – пообещал Валик.
– Конечно, позвонишь, куда денешься…
Они разошлись в разные стороны. Валентина пошла на паспортный контроль, а Валентин – к выходу.
Он сел в машину. Включил зажигание.
Машина шла по Москве. Движение уравновешивало, можно спокойно подумать. Да. Впереди – старость, она всегда впереди. А потом дряхлость. А потом – смерть. Надо иметь крепкие тылы. Надо иметь человека, который тебя похоронит и справит поминки. Валентина – такой человек. Подаст стакан воды. Поставит хороший памятник. На Лизу трудно рассчитывать. Но Лиза – это жизнь, ее горячее дыхание, вечная молодость, совместный танец. Она всегда будет моложе его на двадцать лет, и он тоже будет моложе себя на двадцать лет. Солнце будет им светить одинаково.
Вспомнились слова: «Любовь бывает долгою, а жизнь еще длинней». Это правда. Одной любви не хватает на целую жизнь.
Жена – не стена. Можно и подвинуть. Но у Лизы не получалось. Валентин ничего не обещал. Отмалчивался. На прямой вопрос не отвечал, и лицо его в этот момент становилось тупым, как у бизона.
Лизу это бесило. Она привыкла получать все и сразу, а тут – какая-то затыка. Ни вправо, ни влево. А время идет. Они вместе уже три года. Лизе пора рожать, иначе пропустишь время. И вообще, пора определяться. Мамаша пристает с вопросами, подруги тоже смотрят ехидно: когда? А никогда. Лизе и так хорошо. Просто противно. Нечестно. Получается, что он не хочет платить за нее окончательную цену. Не хочет купить, только взять в аренду на время, а потом вернуть обратно.
Можно, конечно, бросить Валика и сосредоточиться на ком-то другом. Вокруг толпы жаждущих, только свистни. Но Валентин – это целое государство со своей культурой, экономикой, политикой. Какое счастье жить в этом государстве, а не быть туристом! Но Валентин мог только продлить визу на временное пребывание. Его жена оказалась не просто стена, а китайская стена на все времена.
Лиза отправилась на очередной кинофестиваль и вернулась оттуда с женихом по имени Савва.
Жених – ровесник, артист, не женат, живет с мамой в двушке в спальном районе, на выезде из Москвы. Он получил на фестивале приз за лучшую мужскую роль. Умел взбегать вверх по дверному проему, как таракан. С ним было очень весело, а главное – определенно: никаких тебе жен с детьми, никаких гремучих прицепов.
– Ты с ним спала? – спросил Валентин.
– Нет. Но буду.
– Где?
– Как где? У себя дома.
У себя дома – это значит в квартире, купленной на его деньги. В его квартире, с его женщиной – и какой-то Савва. Ну нет…
– А как же я? – спросил Валентин.
– Ты будешь мой любовник. У тебя жена и любовница, и у меня муж и любовник. На равных.
– Ты это серьезно? – удивился Валик.
– А почему нет? Почему тебе можно, а мне нельзя?
– Что ты хочешь?
– Ты прекрасно знаешь, ЧТО я хочу.
– Давай не будем торопиться…
– Тебе не надо торопиться, у тебя трое детей. А я не собираюсь рожать в сорок лет. У старых матерей дауны рождаются. Мне это надо?
И в самом деле: он эксплуатирует ее терпение, ее молодость, ее жизнь. Он должен ее отпустить или жениться.
Отпустить и жить в безлюбье, как в холодных сумерках. Никакие деньги не помогут.
Валентина жила в оцепенении. Так сидят люди в самолете, терпящем бедствие. Они парализованы надвинувшимся ужасом, но все же на что-то надеются.
Валентина на что-то надеялась, но внутренний голос подсказывал: все скоро кончится. Валентин позвонит и скажет: «Мне нужен развод». Именно так и произошло.
Валентин позвонил в середине дня и сказал:
– Мне нужен развод.
Валентина догадалась, что утром у него было совещание, иначе он позвонил бы утром.
– Плохая связь, – сказала Валентина, хотя все прекрасно расслышала.
– Мне нужен развод! – прокричал Валентин.
– Сорок миллионов, – спокойно сказала Валентина.
Нависла пауза.
