и проводили к столику перед открытым окном, в которое открывался чудесный вид на реку и освещенные башни Нотр-Дама. Чармиэн пыталась сама освободиться от плаща, но он, заметив, галантно помог ей. Она беспомощно уставилась в меню, составленное на французском; мужчина, заглянув в свой экземпляр, предложил заказать для нее, и его предложение было принято с благодарностью. Ресторан был почти полон, было много иностранцев. После первого бокала вина Чармиэн набралась храбрости и огляделась. Она поняла, что ее туалет и красавец спутник вызвали волну нескрываемого любопытства, от которого она конфузилась, пока не поняла, что все эти нарядные дамы просто ей завидуют. Это было даже приятно.
Когда они съели дыню во льду и запеченную рыбу, ее спутник промолвил угрюмо:
— Вы потеряли дар речи?
Она подняла на него глаза, зардевшись:
— О, простите, мсье, но это все так… потрясающе.
— Надеюсь, вам здесь нравится.
— О да. Здесь просто великолепно.
Она окинула взглядом белоснежную скатерть, сверкающую посуду, орхидеи в изящной вазе и подумала: «Как потерянно, должно быть, я выгляжу». Для него это все, несомненно, привычно.
— Здесь все довольно вычурно, — усмехнулся он, приоткрыв белоснежные зубы, — а все эти люди просто снобы. Но приведи я вас в более уединенное место, которое я бы предпочел, вы бы испугались.
— Ну… это очень мило с вашей стороны. — Она не знала, как расценивать его заявление. Потом, осмелев, спросила: — Могу я узнать ваше имя?
— Алекс, — бросил он, поигрывая бокалом.
— Но я не могу так вас называть.
— Сегодня вечером можете. Больше мы не встретимся.
Последнее замечание больно задело ее. Все еще глядя на свой бокал, он спросил беззаботно:
— А как вас зовут?
— Чармиэн.
Он перевел на нее взгляд, в глазах его проснулся интерес.
— Необычно, — резюмировал он. — Почему Чармиэн?
— Почему бы и нет? Это, собственно, следствие романтических наклонностей моего отца. Перед самым моим появлением на свет он посмотрел фильм о Клеопатре, и имена героев поразили его воображение. Я рада, что он выбрал имя Чармиэн, а не Клеопатра.
— Клеопатра вам бы не подошло, вы не сирена.
Замечание, хотя и справедливое, несколько ее обидело.
— Чармиэн, а дальше?
— Алекс, а дальше? — парировала она.
Он искренне рассмеялся:
— Прекрасно, моя прелестная Чармиэн. — Как бы делая над собой усилие, он попытался продолжить беседу: — Вы в первый раз в Париже?
Она подтвердила и добавила:
— Чудесный город.
— Все мировые столицы становятся похожи до чрезвычайности, — пожал он плечами, — бетонные здания, в универмагах продается одно и то же, неоновая реклама везде одинакова. Скоро вы перестанете различать — в Париже вы, Мадриде или Берлине.
— Но каждый город имеет свои особенности, — возразила она, — тут у вас Лувр, площадь Согласия и…
— Не утруждайтесь перечислением, — махнул он рукой, — каждый год уносит что-то, от старых зданий освобождаются ради очередных монстров, а то, что остается, теряется среди небоскребов. Еда и та стандартизируется. Вот уже куриное соте можно съесть и в Токио, и в Нью-Йорке.
— Все равно вкусно.
— Ну, не стройте из себя гурмана. На мой вкус тут многого недостает.
— Вы просто избалованы, — отважилась заявить она.
— Может быть, — согласился он, — я понимаю, о чем вы думаете. В моей жизни было слишком много хорошего, и я уже ничего не ценю — тут, вероятно, вы правы.
Она подумала не совсем об этом, но и это было справедливо.
— Роскошь по-настоящему оценивается в бедности, — произнесла она и тут же пожалела об этом. Не стоило подчеркивать свое положение — но, странно, лицо его смягчилось. Кажется, впервые за все время обеда она полностью овладела его вниманием до сих пор он, казалось, лишь присутствовал рядом.
— Милая моя, — начал он мягко, — я бы многое отдал, чтобы побывать на вашем месте. Имея все, часто ощущаешь жизнь бесцельной и страшно скучной.
— Уверена, мне так никогда бы не показалось, — воскликнула она, — и потом, будучи богатым можно так много делать для других.
— Давать, к примеру, обеды Золушкам? — Теперь он уже посмеивался над ней.
— Я очень благодарна, — притихла она.
— Благодарным должен быть я, поскольку, как это ни странно, нахожу ваше общество весьма приятным. И потом, я вам обязан за все-то время, что вы на меня потратили.
— Говорю вам, мне это доставило удовольствие.
— Удивительно. Я, например, ненавижу ходить к своему портному. Альтея тоже будет вам признательна.
— Вашу сестру так зовут? — спросила она быстро. — Она выходит замуж, и вы поэтому покупаете ей столько нарядов?
— Замуж? Вовсе нет. Она еще слишком молода для брачных уз, накладывающих определенную ответственность, — так мне во всяком случае, говорили, сам я этого пока не испытал. В конечном итоге придется мне конечно, пошевелиться и подыскать ей подходящего мужа.
Это безапелляционное утверждение шокировало Чармиэн, хотя она знала, что во многих средиземноморских странах браки по расчету все еще обычное дело.
— И у бедной девушки нет выбора? — возмутилась она.
— Естественно, я не стану принуждать ее к союзу, который придется ей не по вкусу, — отвечал он спокойно. — Но женщинам в браке требуется прежде всего надежность, и с этой точки зрения ни один из ее нынешних приятелей на роль мужа не годится.
— Поп-певцы? — спросила она, припоминая свои подростковые увлечения.
— Это все пустяки, отрезал он, — певцы обычно вообще вне досягаемости. — Он примолк, а Чармиэн испытала некоторую жалость к незнакомой девушке, у которой такой деспотичный брат.
— Но, предположим, она действительно влюбится, — сделала она новую попытку.
— Любовь и брак — совершенно разные вещи, — усмехнулся он цинично, — лишь очень юные создания стремятся их объединить, зачастую с катастрофическими последствиями.
Не познав еще настоящей любви, она не могла ему противоречить, хотя и чувствовала, что он не прав.
Он посматривал на нее с добродушной насмешкой.
— Ну а вы-то сами, крошка, тоже настолько молоды, что верите в любовь с большой буквы?
— Ну… я многого не испытала, но всегда думала, что это единственное основание для брака.
— Романтическое пустословие! — презрительно отмахнулся он.
Так вы ее опекун? — спросила она, испытывая симпатию к Альтее.
— Наш отец умер, и я теперь глава семьи, — объявил он гордо; видно было, что он воспринимает свое положение серьезно, — однако мы далеко ушли от темы, мне не хочется, чтобы сестра приезжала в Париж, по одной важной причине, и в утешение ей я накупил платьев, которые вы столь любезно выбрали.
«Что же это за важная причина? — подумалось ей. — Бойфренд, что ли, у нее здесь и потому ее следует удерживать подальше? Кто-то, по мнению Алекса, неподходящий?» Ободренная искристым мозельским вином, которое они потягивали, она вдруг спросила, француз ли он, и он ей ответил отрицательно.
