Суть Времени 2013 № 14 (6 февраля 2013)

Пушкин, Гоголь, Лесков, Чехов, Блок, Горький… Достоевский, конечно… Ну, а как бы иначе могло быть? Это то, что заложено в самой русской природе. Пейзаж ведь ворожит! Он погружает в себя и сам погружается — интериоризуется, как говорят психологи, человеком. А еще специфика природы и географии создала в древние и последующие времена совершенно объективные предпосылки для формирования особого поведенческого кода, особого характера у населявших эти просторы народов. В результате же породила всю русскую историю с ее в целом мирной территориальной экспансией, ее имперской заданностью и даже с особой ролью «царя-батюшки». Потому что не в «рабской натуре» тут дело, а в коллективной интуиции: такую страну без мощной центральной власти не удержать. В общем, это самое «культурное ядро» — штука особо важная, трудноразрушаемая, и у русских (расширительно понимаемых) устроенная иначе, нежели у европейцев. Соответственно, очень можно понять тех, кто, подобно А. Ракитову, задавшись целью подверстать «эту страну» под евростандарт, подымают на борьбу с русским феноменом всю свою королевскую рать.

Феномен же, в частности, проявился в том, что хоть и пришел капитализм в Россию, запоздало повторяя пройденный Западом путь, но, например, буржуазной литературы как кальки западной — не возникло. Буржуазия худо-бедно возникла. А вот в чистом виде романа, этого «эпоса нового времени», не возникло — то есть роман-то появился, но удивительно своеобразный. «На реформы Петра Россия ответила явлением Пушкина», — сказал Герцен. По сути, Россия выработала свой «асимметричный» ответ на пришествие Модерна. Русский роман XIX века (как и вся литература, впрочем) оказался настолько наполнен народным мироощущением, что, несмотря на характерные для жанра черты: появление героя с его индивидуальностью, его частной жизнью, его отношениями с обществом — вряд ли можно сказать, что он, как роман европейский, отразил «дух нового времени». А именно распад традиционного общества и появление позитивного деятельного индивидуума. Это принципиальное отличие очень точно уловил Т. Манн, сказав о романах Толстого, что они «вводят нас в искушение опрокинуть соотношение между романом и эпосом, утверждаемое школьной эстетикой, и не роман рассматривать как продукт распада эпоса, а эпос — как примитивный прообраз романа».

Конечно, не в последнюю очередь такая специфика русской литературы связана с тем, что Россия так и не приняла капитализма. Полностью «атомарный» индивид в самой жизни был скорее исключением, и литература отражала, даже концентрировала, подобно линзе, эту непреходящую русскую тягу к целостности. Традиционное общество не распадалось, светская культура не теряла православного духа, народная вера существовала наряду с православием, но… капитализм уже был, и русский дух искал выхода из неразрешимого противоречия.

Искал и, между прочим, нашел. Именно это особо бесит нашего либерала. Именно это порождает его — иногда кажущуюся необъяснимой — густопсовую антисоветскость. И даже когда такой либерал начинает через губу похваливать что-то в СССР, как это делает Быков, не обольщайтесь — это способ убить советское за счет ядовитой интерпретации. Тут я снова возвращаю читателя к метафоре об эсэсовце и узниках. И привожу всего лишь одну цитату из всё той же лекции о Достоевском. Поговорив заодно и о Льве Толстом и посоветовав следовать «завещанному двумя титанами» «жизнеприятию» (то есть принимать жизнь, какая она есть, с ее неисправимой скверной — этакая гностика мимоходом!), а также, походя, коснувшись и Горького, «учительствующий» литератор заявляет следующее.

«Горький в Луке имел в виду Толстого. Он почувствовал в Толстом главное — его глубинное неверие в человека. Толстой думает, что человеку нужна традиция, вера, воспитание, семья, род — масса внешних обстоятельств, чтобы удержаться от ужасного. Толстой в самого человека не верит. Отдельный человек обречен. А вот Достоевский, как не странно, мрачный, кровавый Достоевский в человека верит. Человеку надо пасть… — далее о величии в падении (тут, правда, становится совсем непонятно, как по этому признаку противопоставить Достоевского Толстому, ведь и у того «не согрешив, не покаешься»), но главное, идеологическое, в конце, — Парадокс! Строй, который верил в человека, который награждал его всеми добродетелями, кончил катастрофой, а строй, который не верил в человека, пришел к удивительному комфорту».

То, что не к месту и «идеологично» до неприличия — понять можно. Постмодернистский пропагандист так и должен действовать — мешая цитаты, как шулер карты. То, что опять про «комфорт», — смешно и лишний раз показывает, что меньшинство с этой самой буквы всерьез помешано. То, что как бы говорится, что в СССР «хотели как лучше, но…» — это как раз на тему о похвале через губу. Но вот что поражает действительно — это как в результате всего этого балабольства совершенно переворачивается с ног на голову четкий и ясный смысл идей русских классиков. Четкий, ясный, легко доказуемый.

Что же это вы на русских писателей, господин хороший, так грубо — главное, что ГРУБО — клевещете?

Диффузные сепаратистские войны

Еще раз о возрождении казачества, а также о некоторых очень опасных для государства идеях

После «казачьей» территориальной раскладки от России не остается практически ничего

Эдуард Крюков

В нашей газете мы уже писали о проблемах возрождения казачества в России. Мы подчеркнули, что приветствуем возрождение традиций служилого казацкого сословия, но при одном обязательном условии. Недопустимо использование этого процесса для «национально-государственного самоопределения казачества», который неминуемо ведет сначала к обособлению, а затем и к отделению т. н. казачьих земель от России.

Для сохранения территориальной целостности страны важно вовремя пресекать любые попытки искусственного конструирования отдельного «народа» из этносов и субэтносов, исторически составлявших русский народ. Ибо такие попытки сразу же используются сторонниками регионализма и сепаратизма для претензий на огосударствление этих новых «народов».

Разумеется, мы никогда не будем приравнивать подобные тенденции к такому благородному делу, как возрождение казачьих традиций, содержащих в себе огромный культурный и державостроительный потенциал. Мы считаем очень важным и очень ценным то, что уже сделано в этой сфере за последние более чем 20 лет.

Но именно потому мы хотим указать на те опасные тенденции, которые могут извратить и дискредитировать благородную казачью традицию.

В предыдущих материалах, посвященных возрождению казачества, мы упоминали заявление вице- губернатора Ростовской области С. Бондарева, сделанное 24 ноября 2012 года на учредительном съезде «Казачьей партии Российской Федерации» (КпРФ). Возглавив новую политическую структуру, С. Бондарев подчеркнул, что КпРФ не претендует на то, чтобы казаки были признаны «самостоятельным народом».

Глава КпРФ не случайно в такой категоричной форме зафиксировал позицию своих соратников. Часть казачьих лидеров уже много лет отстаивает противоположную точку зрения. И заявление С. Бондарева сподвигло этих несогласных на активные ответные действия.

24 января 2013 года по инициативе сторонника «признания казаков народом», атамана Зимовниковского юрта ВКО ВВД П. Серикова, в АП было направлено Обращение к Президенту В.Путину.

Вот некоторые тезисы Серикова: «Мы, этнические (природные) казаки России, обращаемся к Вам как к Гаранту Конституции с просьбой защитить наши Конституционные права… Мы считаем себя представителями Казачьего Народа, определяем себя казаками по национальности и считаем себя равноправным Народом среди других Народов России…