Бирмингема, через время, и вскоре достигли меня.
3
За годы моей жизни чудо преобразило Англию. Железные дороги начали опутывать ее быстро и широко, соединяя все области королевства. Теперь мы живем в век паровых машин и скорости. На железнодорожных спекуляциях создавались и терялись огромные состояния. Стремительная приливная волна прогресса заслуживает благоговейного изумления, но в тот вечер, когда мы с Энн отправились в Лондон, чудо поездки на поезде обернулось силой, увлекавшей нас под молот Рока.
Утром я и Энн отослали наш кофр на станцию Кейли в фургоне. Энн отказалась уехать, не попрощавшись с Эмили, но Эмили не вернулась с пустошей — быть может, она надеялась, что ее отсутствие помешает нам уехать. В конце концов после чая я вытащила упирающуюся Энн из дома. Пока мы шли четыре мили до Кейли, нас вымочил грозовой дождь, и меня все больше одолевали серьезные сомнения касательно нашей поездки. Вопреки моему недавнему воодушевлению и вопреки заверениям, на которые я не поскупилась для папы, я отнюдь не была уверена в моей способности справиться со своей задачей в слепящем столичном блеске Лондона.
Из Кейли мы на местном поезде доехали до Лидса. Когда мы прибыли туда, уже стемнело. Перрон патрулировали солдаты — Лидс был местом недавних чартистских демонстраций, и угроза беспорядков еще не миновала. Вскоре мы с Энн уже входили в вагон первого класса для нашего ночного путешествия. Вагон напоминал удлиненную почтовую карету и был разделен на три отдельных купе со своими дверями, с двумя мягкими сиденьями друг напротив друга и с окнами по обеим сторонам.
— Шарлотта, — нерешительно спросила Энн, — где мы остановимся в Лондоне?
Впервые она проявила некоторый интерес к нашей поездке, будто только сейчас смирилась с действительностью.
— Мы отправимся в гостиницу, где Эмили и я останавливались с папой, когда ехали в бельгийскую школу.
Было это более шести лет назад, но я надеялась, что гостиница существует по-прежнему, потому что понятия не имела, куда еще мы могли бы обратиться. В горле у меня поднялась тошнота, порожденная темными опасениями.
— Ты думаешь, мистер Смит нас примет? — спросила Энн.
— Полагаю, что да, — сказала я, — хотя бы из любопытства. Несомненно, мистер Смит не меньше, чем широкая публика, хотел бы узнать, кто такой Каррер Белл.
— Что мы ему скажем?
— Мы просто назовем себя и объясним, почему мы приехали. — Моя тошнота усилилась, но я увидела, что подбородок Энн подрагивает от страха, и поспешила ее успокоить. — Все это должно занять не долее минуты, а потом мы будем свободны осматривать достопримечательности. — Я чувствовала, что мой долг сделать первую поездку Энн в Лондон приятной. — Ты ведь будешь рада?
— Конечно, — улыбнулась Энн. — Милая Шарлотта, какая ты храбрая и деловитая!
Загудел паровоз, и зазвонил станционный колокол. Внезапно дверь отворилась, и вошла женщина. Она поставила на пол большой саквояж; прежде чем сесть напротив Энн и меня, она вежливо нам поклонилась. Я ответила ей тем же, и более внимательный взгляд приковал к ней мой интерес.
Она была высокой и стройной, со светло-золотистыми волосами и лицом таким идеально чистым и чертами, и цветом, что оно казалось изваянным великим скульптором из розового алебастра. Темные ресницы обрамляли глаза глубокого ясного аквамаринового оттенка. Рот у нее был пухлым, но чутким, а губы розовыми от природы. Хотя она была немолода — она казалась одного возраста со мной, — выглядела она поразительной красавицей. На ее лице лежала тень тревоги. Она поглядывала в окно, словно кого-то высматривая.
Раздался свисток, и паровоз запыхтел, поезд тронулся, колеса трудолюбиво завращались в клубах дыма и пара. Женщина испустила вздох облегчения. Она и Энн вскоре уснули, хотя поезд катил среди лунных пейзажей с тряской и грохотом. Я исподтишка с завистью поглядывала на незнакомку. Моя собственная невзрачная плюгавость всю жизнь служила для меня источником грусти. Совсем еще девочкой я писала рассказы с героинями, носившими разные имена — Мэри Перси, Зенобия Эллрингтон или Августа Романа ди Сегавия, — но равно красивыми собой и неотразимо желанными для сопутствующих им героев; моя фантазия творила то, в чем реальность мне отказала. И вот теперь я увидела всех моих героинь воплощенными в незнакомке, сидящей напротив меня, и благоговейное изумление уступило место любопытству. Кто она? Одежда ее была приличного качества, но не выглядела новой и дорогой. Соломенная шляпка без каких-либо украшений; серая длинная мантилья скрывала все, что было под ней. Замужем она или старая дева? Респектабельная женщина скромного происхождения или переодетая принцесса? Новые и новые догадки занимали меня на протяжении многих миль. Какое дело понудило ее пуститься в дорогу одну?
Внезапно у нее вырвался стон. Ее веки трепетали, голова металась из стороны в сторону, и она вскрикивала: «Нет! Нет!» Вскочив на ноги, она почти упала на меня.
— Сударыня! — воскликнула я в тревоге. — Что с вами?
Ее руки поднимались и падали, глаза выражали только ужас.
Я откинулась в панике. Энн зашевелилась, но продолжала спать. Эта женщина бьется в припадке? В ловушке купе с ней, в милях и милях от следующей станции, что мне делать?
— Помогите, пожалуйста, помогите! — пронзительно стонала незнакомка.
Я подумала, не разбудить ли Энн, потом сообразила, что пользы от нее не будет никакой. Поднявшись, я схватила женщину за запястья, заставила ее опуститься на сиденье и примостилась рядом с ней.
— Скажите мне, что с вами, — настаивала я, — чтобы я знала, как вам помочь.
Она дрожала всем телом, дышала часто, а вернее, хрипела. И вдруг рванулась к двери.
— Нет! — Я вцепилась в нее, чтобы не дать ей спрыгнуть с поезда. — Успокойтесь. Ну конечно же, напугал вас просто дурной сон.
— Сон… — Ее взгляд прояснился, в голосе прозвучало благодарное облегчение, но ее лицо в лунном свете выглядело пепельным, а рука была судорожно прижата к груди.
Я торопливо порылась в моем ридикюле и достала флакончик с sel volatile.[1] Она вдохнула крепкие пары и кашлянула; дыхание ее замедлилось, стало глубже, и краска вернулась на ее щеки. Откинувшись на спинку сиденья, она слабо мне улыбнулась.
— Благодарю вас, — пробормотала она. — Вы так добры. Я, наверное, страшно вас обеспокоила. — Голос у нее был мелодичным и благовоспитанным, с легким акцентом северных графств. — Прошу у вас прощения.
— Незачем. Я рада быть полезной, — сказала я.
Разговаривать с чужими людьми противно моим привычкам (обычно я немею в их присутствии), однако случившееся создало некую близость между этой женщиной и мной. Затем, видимо, чувствуя, что должна оказать мне любезность, она сказала:
— Пожалуйста, разрешите мне представиться. Я Изабель Уайт.
— Познакомиться с вами, — сказала я, — большая честь. Я Шарлотта Бронте, а это — моя сестра Энн.
Изабель Уайт посмотрела на меня с возрастающим интересом.
— У вас необычная фамилия. Как вы ее пишете?
Я ответила и добавила:
— Первоначально она была Бранти, но мой отец слегка изменил ее, когда в юности покинул Ирландию. Он переименовал себя в честь герцога Бронте — это титул, пожалованный Горацио Нельсону за военные заслуги. Он уже много лет священник церкви святого Михаила в Хоуорте.
— Вы и ваша сестра живете с ним? — спросила Изабель. Ее аквамариновые глаза впивались в меня.
