что его горло было стянуто кнутом, сколько от злости и досады, что ему помешали продолжить драку, — повернулся к Сторм:
— Отпусти, капитан! Это чисто мужское дело, в которое женщинам нечего соваться! Я все равно убью его, будь я проклят!
Совсем недавно любой, осмелившийся разговаривать со Сторм в таком тоне, моментально встретил бы вооруженный отпор всей команды. Но времена переменились — и Сторм волей-неволей приходилось учитывать это.
— Посмотрим! — ответила она и дернула кнут так, что Рафферти начал задыхаться; глаза его чуть не вылезли из орбит.
Команда молча наблюдала за схваткой своего капитана с посмевшим бунтовать помощником.
Подобные схватки время от времени были даже необходимы, чтобы пираты могли скрасить скуку путешествия и снять накопившуюся агрессивность. Но на этот раз Сторм еле удержала себя от желания задушить Рафферти до смерти.
Ей потребовалось очень большое усилие воли, чтобы все-таки ослабить кнут. Мудрый капитан на ее месте принял бы одно из двух решений: либо прекратил драку, либо, напротив, позволил бы соперникам додраться до конца. Но Сторм была слишком взбешена, чтобы принимать мудрые решения.
Она подошла к Рафферти вплотную.
— Благодари Бога, сукин сын, — процедила она, и это было пострашнее любого крика, — что я не придушила тебя!
В душном воздухе камбуза не раздалось ни вздоха, ни звука — лишь поскрипывал, качаясь, фонарь под потолком.
Сторм медленно засунула кнут за пояс, и Рафферти отошел, потирая шею и жадно глотая воздух.
Рафферти недавно поступил в команду Сторм и еще не привык ей подчиняться. Он вообще был не из тех, кто подчиняется беспрекословно. В его глазах по-прежнему горела злоба.
— Настоящий капитан, — проворчал он, — а не баба в штанах, не испугался бы немножко запачкать палубу кровью!
Глаза Сторм лишь слегка сузились, но этого было достаточно, чтобы Рафферти понял: он зашел слишком далеко и Сторм этого так не оставит. Он машинально отступил на шаг.
— Протащите его под килем! — бросила Сторм, скривив губу.
Четверо мужчин тут же заломили Рафферти руки, обрадовавшись тому, что им предоставлено новое развлечение.
Между тем Сторм подошла вплотную к коку, который был явно доволен исходом происшествия, — наказанию повергся не он, а его противник.
— По большому счету, — произнесла она, — надо бы и тебя протащить под килем, да вдруг еще захлебнешься, а нового кока найти посложнее, чем помощника капитана. Так что твое счастье — ты отделаешься лишь тем, что будешь драить эту дыру, которую называешь камбузом, соленой водой с уксусом. Должен же ты хоть раз пошевелить своей толстой задницей!
Лицо моряка перекосилось от злости. Заставить кока самому драить свой же собственный камбуз — унижение еще хуже, чем быть протащенным под килем! И все же кок смолчал, проглотив обиду. Роджер отпустил его, и он, вздохнув, принялся за работу, а Сторм отравилась к себе на капитанский мостик.
Она с равнодушным видом прошла мимо возбужденной команды, тащившей беднягу Рафферти к килю, где ему предстояло, после того как его подвесят вверх ногами за щиколотки, полоскаться под водой в течение нескольких минут, и остановилась лишь для того, чтобы отдать приказ боцману проследить за исполнением наказания, но, несмотря на показное равнодушие, внутри у нее все кипело.
Заметив на горизонте смутный силуэт корабля, Сторм достала из-за пояса подзорную трубу и стала вглядываться вдаль, стараясь перевести свои мысли с недавнего неприятного инцидента на возможную будущую добычу. Почувствовав, что кто-то находится рядом, она не сразу поняла, что это Кривой Роджер.
Роджер Мерсер, прозванный Кривым за пустую левую глазницу, которая давно заросла, родился пятьдесят лет назад в семье лесника в северном Кенте. В четырнадцать лет он попал на королевский флот, но не по своей воле — в городок нахлынули вербовщики, ловившие молодых людей на улицах без особого разбора. Его просто оглушили сзади ударом по голове, а когда он очнулся, то обнаружил себя на британском судне в компании таких же «добровольцев».
Впрочем, ему повезло больше, чем остальным. Первым помощником капитана на судне оказался Чарльз О’Малли, и между Чарльзом и Роджером почти сразу же завязалась дружба. Чарльз был почти на десять лет старше Роджера, и он счел своим долгом сделать из парня хорошего моряка. Быстрый, смышленый Роджер все схватывал на лету, и вскоре из него действительно вышел отличный моряк.
Пять лет Роджер сражался вместе с Чарльзом под королевскими знаменами против Франции. На шестой год, когда они стояли на Ямайке, Роджер влюбился — отчаянно, безнадежно — в дочь владельца гостиницы. В ту ночь, когда флот должен был сняться с якоря и покинуть Ямайку, Роджер спрыгнул с корабля. Единственным свидетелем этого был Чарльз О’Малли. Глаза офицера и матроса встретились. Каждый из них знал, в чем состоит его долг и какое наказание его ожидает: за побег — смертная казнь, за недонесение — трибунал. Но Чарльз О’Малли не донес на друга.
Три года Роджер жил безбедно и счастливо со своей женой, зарабатывая на жизнь рыбной ловлей и помогая тестю содержать гостиницу. Затем снова началась война… Жена Роджера была зверски изнасилована и убита французом, а ее нерожденный ребенок вырезан из живота мертвой матери и пронесен через весь городок на французском штыке.
В 1695 году Чарльз О’Малли вернулся на Ямайку капитаном своего собственного судна. Там он нашел старого друга, который к тому времени почти совсем спился, и сделал все, чтобы вернуть Роджера к жизни. Почти насильно Чарльз затащил его на свой корабль, заставил бросить пить и вложил в руки шпагу.
Роджер снова стал сражаться с французами, с удвоенной яростью мстя за гибель любимой жены.
Так прошло много лет. Когда он начинал, то был еще молод и полон сил, однако за все эти годы потерял не только глаз, но и память о спокойной семенной жизни в тихой гавани и уже не мыслил себя без моря.
Двадцать лет жизнь Роджера была войной, и война сделалась для него почти привычкой. Как и Сторм, он словно бы родился в бою и не мыслил себе никакой другой жизни в этом жестоком мире, кроме постоянной, беспощадной борьбы. Вместе с ее отцом он учил юную Сторм лишь одному — в борьбе выживает сильнейший, и с этим ничего не поделаешь, такова жизнь.
Лишь в последнее время Роджер начал сомневаться: так ли уж он был прав? Времена переменились, бурные страсти молодости давно улеглись… То, что когда-то казалось самым важным, сегодня уже не являлось таковым. Или, может быть, он просто постарел и устал?
Сейчас, стоя рядом с молодой женщиной, которая, по сути, заменила ему дочь, Роджер с горечью думал о том, что все эти годы воспитывал ее в духе вражды и ненависти. Но может быть, еще не поздно все исправить?
Сторм терпеливо ждала, время от времени поглядывая в подзорную трубу, но наконец почувствовала, что не может больше выносить это молчание:
— В чем дело, рулевой? Какие-то проблемы?
Роджер попытался согнать с лица мрачное выражение и перевел взгляд на стремительно приближавшийся силуэт корабля.
— Да нет, капитан, — спокойно произнес он. — Все в порядке.
Ярость, кипевшая внутри Сторм, сменилась горьким ощущением поражения. От Роджера она не могла скрывать свои чувства, — он знал ее вдоль и поперек.
Давно уже, по неписаным законам, Роджер был вторым по авторитету человеком на «Грозе» — после нее самой.
Тяжело вздохнув, Сторм подставила лицо ветру, игравшему ее золотистыми прядями.
— Тысяча чертей, рулевой, — проворчала она сквозь зубы, — а как, по-твоему, я должна была поступить?!
