«мерседесу». Уселся за руль, извлек из?под сиденья новомодный спецназовский израильский «узи», по– хозяйски взвесил в руке и, сняв с предохранителя, сунул стволом вниз в спортивную сумку, стоявшую на соседнем сиденье. Затем осторожно приподнял правую ногу и, подвернув широкую штанину, еще раз проверил свой «Макаров», скотчем прикрепленный к ноге.
По неписаному кодексу чести, пресловутым «понятиям», на стрелку категорически запрещается брать стволы и записывающие устройства.
Записывать пацанов независимо от их ранга в криминальной иерархии — значит проявлять к ним неуважение. Кроме того, любая запись может попасть в руки МУРа, РУОПа или, что похуже, 6–го отдела ФСБ. Оружие — последний аргумент в беседе, и уж если на стрелке оказываются стволы, мирный поначалу разговор чаще всего завершается завалом.
Честь честью, понятия понятиями, но оба правила постоянно и повсеместно нарушаются от Москвы до самых до окраин: научно–технический прогресс дает возможность тайком записывать разговоры, находясь даже в нескольких километрах от места события, да и стволы, состоящие на вооружении организованных преступных группировок, пригодны не только для стрельбы в тирах.
Уже давно никого не удивляет, когда беседа между бандитами из конкурирующих группировок переходит в стрельбу.
Бригадир очаковских посмотрел на часы — было семнадцать тридцать восемь. Коньковские запаздывали: они должны были появиться ровно в половине шестого вечера. Не появись конкуренты вовсе, это значило бы, что они признали себя проигравшими. Но ведь кинули стрелу они, да и разговор предстоял нешуточный. Стало быть, мысля здраво, конкуренты не могли не подъехать, и старшой, покосившись на спортивную сумку, из которой торчала рукоять пистолета–пулемета, в который уже раз принялся прокручивать в голове предстоящую беседу.
Все произошло именно так, как и предвидел хозяин синего «мерседеса». Коньковские появились на трех машинах — одинаковых светло–бежевых «девятках». Невысокий жилистый мужчина в деловом костюме, выйдя из салона головной, сразу же направился к «мерсу». Он выглядел подчеркнуто доброжелательным, да и первые слова его свидетельствовали о миролюбии.
Привет тебе, братуха. — Щурясь против солнца, один бандит протянул руку другому: при появлении коллеги тот вышел из машины. — Ты тут старший?
Ну, я, — бросил очаковский, изучающе и не очень дружелюбно глядя на подошедшего.
А как твое погоняло?
Хиля, — наклонил голову тот, отвечая коротким, волевым пожатием. — Слыхал когда?нибудь?
Приходилось, приходилось. А меня Гаврилой зовут. Не знаешь про меня?
И мне приходилось о тебе слышать, братишка. — Выражение лица Хили в одночасье сделалось очень серьезным. — Ты у нашего лоха позавчера в офисе был. В Авиамаркетинвестбанке. Было такое?
Упоминание о банке, который недавно пробивался коньковскими, прозвучало не случайно — это был ключевой момент, завязка беседы. Хиля давал понять, что ему уже известно о визите конкурентов к подшефному бизнесмену и что речь пойдет о сферах влияния. Бригадир очаковских слегка улыбался с видом человека, уверенного в собственном превосходстве.
Оба бандита отошли на несколько десятков метров от «мерседеса». Со стороны казалось, что это дружески беседуют не видевшие друг друга несколько месяцев старые приятели.
Но это только так казалось.
Бандиты из конкурирующих группировок, сидевшие в машинах, не сводили со своих старших глаз. Те стояли лицом друг к другу, энергично жестикулируя: видимо, разговор становился все более и более серьезным. Неожиданно в самый, казалось, неподходящий момент Хиля наклонился, чтобы завязать шнурок на ботинке, и собеседник не придал этому значения.
А зря.
Внезапно очаковский пружинисто выпрямился и быстро шагнул в сторону — в его руке тускло блеснул вороненый пистолет. На пустынном шоссе гулко прозвучал выстрел, и Гаврила навзничь свалился на грязный асфальт.
Это стало сигналом к взаимному истреблению. Первыми открыли автоматный огонь из серебристого «бьюика», и лобовое стекло головной «девятки» мелким дождем осыпалось внутрь салона. Но из второй машины коньковских по «бьюику» сразу же шуганули из нескольких помповых ружей, и спустя мгновение обманчивая подмосковная тишина наполнилась звуками автоматных очередей и одиночных выстрелов.
Противники явно не жалели патронов. Треск «Калашниковых» и уханье винчестеров заглушали звон разбиваемых автомобильных стекол. Скрежет металла, крики раненых — все это слилось в один леденящий душу звук.
Гаврила, не получивший даже царапины (спас бронежилет, предусмотрительно надетый под костюм), быстро отполз в придорожный кювет и, достав из кармана несколько лимонок, одну за другой швырнул их в сторону «пежо» — через миг асфальт содрогнулся от взрыва, над автомобилем взметнулся огромный ярко– рыжий столб пламени, и машина, подпрыгнув, неуклюже перевернулась набок. От горящего «пежо» шел нестерпимый жар, и жуткие крики горящих заживо очаковских заставили содрогнуться даже их недругов.
Тем временем уцелевшие коньковские, покинув исковерканные пулями «девятки», заняли огневую позицию в придорожном кювете — немногочисленные оставшиеся в живых противники переместились по другую сторону дороги, найдя укрытие за ржавым экскаватором.
Перестрелка приобретала затяжной позиционный характер. Небольшой открытый участок между кюветом и экскаватором простреливался отлично. Шквальный огонь с обеих сторон не позволял кому?либо высунуться из укрытий даже на мгновение, и казалось, ничто не сможет перевесить чашу весов в ту или иную сторону.
Неожиданно на дорогу выкатил невесть откуда взявшийся «рафик» с кроваво–красной надписью «Скорая помощь». Приняв чуть правей, в сторону кювета, машина остановилась — появление микроавтобуса стало столь неожиданным для коньковских, что они на минуту замешкались, перестав стрелять.
Задняя дверца «рафика» медленно приподнялась, и из салона полыхнул огненный смерч. Стреляли в двух направлениях — по оставленным «девяткам» и по кювету: последний прекрасно простреливался вдоль, и это не оставляло коньковским никаких шансов.
Стрельба закончилась столь же внезапно, сколь началась, и над асфальтом, усеянным блестящими гильзами и густо политым кровью, воцарилась тяжелая, гнетущая тишина.
Победа очаковских была полной и безоговорочной, из коньковских, видимо, не спасся никто.
Но спустя минуту кровавая разборка в районе Можайского шоссе получила неожиданное продолжение.
Едва смолкли последние выстрелы, вдали на пустынном шоссе появилось несколько джипов — машины неслись прямо к месту недавнего сражения. Кавалькада внедорожников, обвешанных «кенгурятниками», фарами и лебедками, остановилась у догорающего «пежо», дверцы всех машин резко и синхронно открылись, и из автомобилей посыпались высокие, плечистые мужчины — в темно–зеленом камуфляже, черных вязаных шапочках «ночь», с короткоствольными «Калашниковыми» в руках.
В джипах прибыли бойцы СОБРа — специального отряда быстрого реагирования, обычно привлекаемого столичным РУОПом для подобных акций.
— Спокойно, братва, — послышался из динамика угрожающий голос, многократным эхом прокатившийся по пустому шоссе. — Мы из регионального управления по борьбе с организованной преступностью! Стволы на землю, руки за головы!
Поднаторевшие в подобных задержаниях сотрудники, безошибочно определив старшого, подбежали к истекавшему кровью Хиле и, заломив ему руки за спину, повалили на землю, безжалостно впечатывая лицом в жирную весеннюю грязь.
Тот не сопротивлялся.
На следующий день «Московский комсомолец», отличающийся завидной оперативностью, вышел с броской шапкой: БОЛЬШАЯ КРИМИНАЛЬНАЯ ВОЙНА!
В статье, помещенной на первой полосе, сообщалось:
