— А есть где?
— Найдем, — заверил Сажин. — Вы и не ели давно, наверно?
— Со вчерашнего дня. Все некогда как-то, да и с питанием в городе не совсем щедро... — помявшись, признался старичок. — Много эвакуированных. Все помещения забиты. Людям — горе, а преступникам — раздолье в таком муравейнике. У вас вот тут тишь... Прямо наслаждаешься тишиной. А там...
Сажин хотел возразить, но передумал. К чему заводить пустой спор! Было б здесь тихо — нечего было бы делать судебному эксперту в Медведёвке. Кажется, ясно.
— Ну, пожелаю вам успеха, — сказал эксперт, прощаясь. — Вполне возможно, что дело придется прекратить. Но вы не огорчайтесь. Всякое в нашей службе бывает... — он слабо махнул рукой.
— Да, — согласился Сажин. — Отдыхайте. Надежда Сергеевна вас устроит, поесть что-нибудь сообразит. Сообразит?
— Сообразит, — чуть улыбнулась Задорина и с сожалением отстранилась от печки.
«Значит, двое... — неторопливо размышлял Сажин, оставшись один. — С подводой. Это — наши. Из другого района сюда не поедут. Долго добираться, да и деревень не минуешь. Надо искать. Где?» От бессилия решить этот каверзный вопрос Сажин сердился и упрямо заставлял себя думать. Но думалось плохо. Голова была тяжелой, и очень хотелось спать. Да и что придумаешь? Задорина с оперуполномоченным Скориковым, исполнявшим обязанности начальника уголовного розыска, объехали почти все населенные пункты района и нигде не обнаружили ничего существенного, что дало хотя бы ниточку к организации розыска. Осталось объехать несколько деревень, что находились за железной дорогой, пересекавшей южную часть района. Но что из того? Сажин был уверен, что и там Скориков с Задориной ничего не нащупают. Район хоть большой, лесной, но все равно вести в нем разносятся быстро. Если бы пропал человек или заподозрили кого-либо в преступлении, то участковые уполномоченные давно сообщили бы в Медведёвку. В народе живут.
Сажин поглядел в окно. За окном голый, унылый сад, над которым хозяйствовал неяркий, ветреный зимний день. Под порывами резкого ветра деревья скорбно качали скрючившимися обнаженными ветвями, как бы жалуясь на свою стылую наготу и печальную зимнюю участь.
«Если б не зима, то непременно что-нибудь да нашлось... — сосредоточенно думал Сажин. — Не могли они не оставить следа. А тут... Бураны все прикрыли...»
Сажин был уроженцем Медведёвки. В начале тридцатых годов он демобилизовался по болезни сердца из армии, где с гражданской войны служил в войсковой разведке. Райком партии направил его работать начальником лесосплавной конторы. Дело с детства знакомое (все Сажины — потомственные лесовики), и потому бывший кавалерийский разведчик быстро освоился в новой должности. В работе да заботе летели годы. Порфирий Сажин совсем уже привык к мысли, что доживет до конца дней своих при полюбившемся лесном деле. Построил на окраине Медведёвки небольшой домишко (оба сына учились в Москве, а много ли старикам надо!), завел пчел, посадил мало-мальский садик — совсем собрался Порфирий встречать почетную старость, да не тут-то было.
Весной 1937 года, в самую горячую сплавную пору, вызвали его вдруг в областной город Сосногорск и предложили, как бывшему разведчику, возглавить районное отделение милиции. Сажина это ошеломило. Он не имел не то что опыта, а никакого представления о милицейской работе и прямо сказал об этом в обкоме партии. Его доводы не подействовали. Сказали: раз райком партии рекомендует, значит, подходишь. И обязали. Делать было нечего — Сажин отправился к новому начальству.
После окончания краткосрочных курсов Порфирий Николаевич вернулся в Медведёвку начальником районного отделения милиции. Как всякий коренной таежник, Сажин не умел делать дела спешно, торопливо, и ему было трудно на новой работе. Два года проработал он в милиции, но так и не смог по- настоящему освоиться. Может быть, потому, что годы эти — 1937-й и 1938-й — были необычными годами.
Сажин со свойственными ему упорством и обстоятельностью осваивал тонкости нового дела и, очевидно, стал бы неплохим начальником райотдела, если бы... не это же самое беспокойное время. Оно подорвало здоровье Сажина. Постоянные служебные заботы, постоянное беспокойство за судьбы знакомых и полузнакомых людей оказались непосильной нагрузкой для больного и восприимчивого сажинского сердца. Он стал часто болеть и в конце концов оставил службу в милиции. Его отпустили. Почти год лечился Сажин, а потом вернулся в лесосплавную контору.
И вот грянула война. Сажин был одним из тех немногих людей в районе, которые уже в первые дни сказали вслух, что родной народ стоит перед невиданными тяжкими испытаниями. Как-то в райкоме Сажина даже обозвали за это капитулянтом и трусом. Но события вскоре доказали его правоту... Когда Сажину предложили вновь вернуться на работу в милицию — он безоговорочно надел старую милицейскую шинель.
Порфирий Николаевич возобновил работу в милиции уже с новым чувством. В нем не было прежней неуверенности. Теперь он знал, что так надо, что иначе быть не может. Сажина не расстраивало даже то, что один за другим уходили в действующую армию работники отделения и ему фактически почти не с кем стало работать.
Сейчас Сажин глядел на унылый зимний пейзаж и мучался вопросом: «Где искать?»
В дверь тихо постучали. Вернулась Задорина. Она опять стала к печке, выжидательно посмотрела на начальника.
— Ну, что мыслите предпринять? — помолчав, спросил Сажин.
Задорина пожала покатыми плечами. Она была немногословна, эта вчерашняя студентка.
— Надо продолжать в намеченном плане. Завтра завершим объезд.
Иного ответа Сажин не ожидал. Сам он ничего другого предложить не мог, и собственная беспомощность сердила его.
— Хорошо. Езжайте. — Сажин старался говорить спокойно, но это не удавалось. — И думайте. Думайте! Вас, кажется, учили думать?
— Учили.
— Хм...
Вошел Скориков. Он был бледен, чем-то озабочен.
— Сегодня звонили из Заречья. Спрашивали: не задерживала ли милиция какого-нибудь пьяницу на станции.
— Ну? — Сажин напрягся.
— Дежурный сказал, что не задерживала.
— А кто звонил?
— Кажется, начальник геологоразведочной партии.
— Что, у них человек пропал?
— Не сказал.
— А что же вы не спросили! — взорвался Сажин. — Или это пустяк?
— Разговаривал дежурный.
Скориков мал ростом, узок в плечах. У него больные почки, потому его крупное, постоянно опухшее лицо кажется непомерно большим для столь хилого тела.
— Вы пробовали связаться с геологоразведкой?
— Нет.
— Так что же вы!
— Я не могу сейчас ничего. Я и пришел это сказать... — Скориков тяжело опустился на стул. — Не могу...
Сажин только теперь обратил внимание на бледность оперуполномоченного и понял, что у него очередное обострение болезни. Скориков не считался талантливым работником, но был трудолюбив и исполнителен — это Сажин хорошо знал еще по совместной работе в довоенное время. Ему стало жаль оперуполномоченного, кусавшего от боли губы.
— Чего ж ты тогда... Давай в больницу! Я дам команду, чтобы отвезли, — виноватым голосом сказал Сажин.
— Придется, — пробормотал Скориков, с трудом поднявшись со стула. — Жизни не рад...
— Ну-ну... Не раскисай! — прикрикнул Сажин и позвонил дежурному по отделению.
