летальными исходами. Впрочем, ниспровержение условностей не было для Диогена самоцелью он, в действительности был разгневан другим – тем, что за этими условностями потерялся человек. Нет и не может быть существа, которое бы шло вопреки своим желаниям и оставалось бы при этом самим собой. Нет и не может быть существа, которое бы не ощущало своих желаний, а если бы ощущало, то готово было бы отказаться от них ради умозрительной добродетели.
Нет, это невозможно! А потому Диоген ходил по людным афинским улицам среди белого дня с фонарем и кричал: «Человек, где ты?! Я ищу человека!» Впрочем, иногда он был и еще более категоричен в своих высказываниях и выходках. Однажды Диоген закричал: «Эй вы, люди!» Сбежался народ, а мудрец-киник набросился на них с палкою: «Что вы сбежались?! Я звал людей, а не дерьмо!» Это выглядит столь же некрасивым, сколь и оправданным, ведь мы забыли сами себя, мы стыдимся своих желаний и думаем, что это правильно. Условности и предрассудки значат у нас более, чем жизнь человека. Я прошу прощения, но Пушкина и Лермонтова убили на дуэли, и эта глупость произошла по причине предрассудков и условностей. Конечно, если бы не было последних, то не было бы ни Пушкина, ни Лермонтова (как поэтов, разумеется), однако согласитесь, это и не повод к тому, чтобы их изводить!
Впрочем, мы настолько боимся своих желаний, своего истинного лица, что готовы их скрывать и сами скрываться. Мне часто приходится слышать: «А как это вы себе представляете?! Если мы все будем жить своими желаниями, это что же тогда получится?!!» Как правило, подобную сентенцию изрекает какая-нибудь благородная и благообразная дама. И когда я смотрю на нее, то в душе у меня возникает некоторое смятение: о каких таких желаниях она говорит? Что это у нее за желания такие, что их воплощение приведет к крушению мирозданья? О-о-о, за благообразным видом благородных дам скрывается, видимо, нечто ужасное! Забавно…
Разумеется, желание должно быть ограничено, точнее говоря, оно не может не быть ограничено, и для этого совершенно не нужны какие-то исключительные и драконовские меры. В природе желания животных ограничены внешними обстоятельствами – ограничены в меру и разумно. Даже хищник, у которого нет никаких естественных врагов, и тот ограничен обстоятельствами! По крайней мере, он ограничен объемами своего желудка (если съест больше, то и умрет от заворота кишок), своими сородичами, с которыми придется искать разрешения «конфликта интересов», он ограничен, наконец, биологическими и природными циклами, продолжительностью репродуктивного периода. Иными словами, его желания ограничены естественным образом.
Кстати, о том, что бояться желаний не нужно, что не нужно их каким-то специальным образом регламентировать, Диоген сообщал просто и ясно, указывая на естественные ограничения. Когда его спросили, в какое время следует завтракать, он ответил: «Если ты богат – когда хочешь; если беден – когда можешь». «Что нужно делать, когда тебя бьют?» – спросили у Диогена. «Надеть шлем», – отвечал он. Когда же ему сказали: «Диоген, ты не заботишься о своей жизни, так побеспокойся хоть о своей смерти – назначь душеприказчика. Подумай, кто-то же должен будет тебя похоронить!» – Диоген невозмутимо отвечал: «Это сделает тот, кому понадобится мое жилище». Поразительно, но эта свобода от условностей, от предрассудков делала знаменитого киника абсолютно бесстрашным, но не за счет какого-то искусственного вымучивания храбрости, а опять же – естественным образом. Когда у Диогена спросили: «Вот ты хвастаешь, что тебе ничего не нужно, а сам ведь живешь в бочке! Что случится, если у тебя заберут бочку?» Он ответил: «Останется место от бочки».
Действительно, мы делаем слишком много проблем из ничего и сами оказываемся заложниками этих проблем, наконец, мы вынуждены играть, изображать и теряться за этими играми. Старухе, которая прихорашивалась с помощью античной косметики, Диоген крикнул: «Если это ты для живых – то напрасно, если для мертвых – не мешкай!» Конечно, Диоген не издевался «подло» над «старой женщиной», он спрашивал: «Есть ли что-то за этими масками, которыми ты скрываешь свое лицо? И есть ли оно у тебя? И что ты знаешь о нем?» Да, было бы большой ошибкой думать, что этот киник – экстравагантный эксцентрик. Нет, таким был способ обращения, способ послания, адресованного каждому из нас: человек, где ты?! Жив ли еще? И зачем ты живешь?
Диоген без конца повторял: «Богами людям дана легкая жизнь, а они забыли о ней, гоняясь за лакомствами, благовониями и другими благами». «Счастье состоит единственно в том, чтобы постоянно пребывать в радостном состоянии духа и никогда не горевать, где бы и в какое бы время мы ни оказались». «Истинное наслаждение заключается в том, чтобы душа была спокойной и веселой. Без этого все золото Мидаса и Креза не принесет никакой пользы. Когда человек печалится о малом или большом, его уже нельзя считать счастливым, он несчастен».
Впрочем, люди мало прислушиваются к мудрецам, и это, по всей видимости, единственное обстоятельство, которое омрачало жизнь Диогена. «Если бы я заявил, – признался Диоген, – что лечу зубы, то ко мне бы сбежались все, кому нужно выдрать зуб, а если бы я пообещал исцелять глаза, то, клянусь Зевсом, ко мне бросились бы все показать свои гноящиеся глаза. То же самое произошло бы, если бы я объявил, что знаю лекарство от болезней селезенки, подагры или насморка. Когда же я обещаю исцелить всех, кто послушается меня, от невежества и пороков, никто не является ко мне и не просит лекарства. Этого не случится, даже если я пообещаю заплатить приличную сумму!»
Смешно, но Диогена называли «спятившим Сократом», а ведь Диоген как никто другой обращался к подлинному здравому смыслу. Именно ему принадлежит знаменитое высказывание: «Судьбе следует противопоставлять отвагу, закону – природу, страстям – разум». Противопоставлять, а не отменять одно другим, поскольку это и невозможно, и вряд ли оправданно…Я допускаю
Знаменитый английский философ, лауреат Нобелевской премии по литературе Бертран Рассел так представляет себе философию скептиков: «Человек науки говорит: “Я думаю, что дело обстоит так-то и так-то, но я в этом не уверен”. Человек, движимый интеллектуальным любопытством, говорит: “Я не знаю, каково это, но надеюсь узнать”. Философ-скептик говорит: “Никто не знает и никто никогда не сможет знать”». Действительно, скептики были скептиками как в отношении возможностей познания, так и в отношении избранности и исключительности человеческой природы. Но все же нельзя согласиться с осуждающим тоном лорда Рассела (большого, надо признать, зануды), поскольку за подобной ремаркой философа-скептика кроется отнюдь не леность и не глупость, на самом деле перед нами попытка правильно расставить жизненные приоритеты.
Человеческий разум определяет то, что является важным, а что второстепенным (как он это делает – другой вопрос, который лучше даже не трогать, поскольку это чистой воды безумие). После того как подобный выбор сделан, начинается игра, где жизненные карты тасуются, складываются и перекладываются. Так проходит жизнь, так она заканчивается. А зачем жили, ради чего жили – это не обсуждается, потому что некогда, ведь у нас очень важная игра: придумать приоритеты и потом их придерживаться. Скептики, в этом им нужно отдать должное, отказались играть в подобные игры.
«Если доподлинно неизвестно, какие боги есть, а каких нет, да и есть ли они вообще, то какая разница, каким из них служить?» – рассуждали скептики и служили в тех храмах, которые располагались по соседству. Конечно, верующему человеку это покажется богохульством, однако допустим, что эту практику взяли бы на вооружение враждующие стороны ближневосточного конфликта Израиля и Палестины, у нас – в Чечне, в штатах Джамма и Кашмир, в Сербии и Хорватии, в Русской и Украинской православных церквах, в Ирландии, по всему миру, во всех его уголках. Разве бы мы имели эти национальные, религиозные и конфессионные конфликты? Вряд ли. А ради чего все они сражаются, за какую веру, а главное – какой в этом смысл? Скептик отказывается понимать, он допускает, что это возможно, поскольку возможно все, что угодно, но он только допускает, не более того.
Скептики, таким образом, заставляют нас задуматься над очень важным вопросом: что настоящее, подлинное, а что условное? Христиане, например, которые вроде бы должны помнить заповедь «Не убий!», совершали кровавые «крестовые походы», жгли людей на кострах инквизиции, преследовали ученых, зачастую лишая их жизни. Почему? Хороший вопрос. Сознание всегда найдет объяснение! И именно для борьбы с нашим предательским сознанием, которое всегда готово повернуть дело так, чтобы все наши худшие стремления были оправданы, даже более того – выглядели благопристойными, скептики и создали свою философию – философию об условности условности, ради избавления от условности.
И если киники указали нам на необходимость помнить о себе, то скептики напоминают: не забывайте, что условности условны, это освобождает. И киники, и скептики учили свободе – свободе, которая возможна лишь при условии освобождения от страхов и предрассудков, которые, впрочем, ходят рука об руку, «делая» тем самым наше сознание. Если нам нужно сознание, которое лишает нас внутренней свободы, то мы можем отмахнуться от этих чудаков. Если же такое сознание нас не устраивает, то нам следует прежде всего прислушаться к скептикам и определиться с тем, что мы будем считать делом стоящим. Чтобы начать строительство, прежде необходимо очистить площадку, скептики помогают решить эту задачу. Киники
