Убрав дело в сейф, Гуров принялся размышлять, с чего начинать. Перво-наперво – адвокат! Кто-то же его нанял и оплатил его услуги! Потом нужно будет поехать в детдом и узнать, что за человек Солнышкин. Ну, а оттуда в СИЗО – может, его сокамерники соизволят информацией поделиться. Не лишним было бы поговорить с оставшимися в живых присяжными, но это для полноты картины, и если время останется. А может, нацелить на них Павла с Виктором? А что? Это идея! Пусть тренируются! И Гуров поехал к Гурьянову.
А тот, хоть и был одним из самых дорогих адвокатов столицы, но от безделья не маялся, так что Льву пришлось довольно долго ждать в приемной, попивая очень вкусный чай в компании с очаровательной секретаршей, чей строгий костюм и еще более строгий взгляд ясно давали понять, что ее сердце, как и остальные части тела, уже заняты. Наконец адвокат освободился, и Гуров прошел к нему в кабинет. Его удостоверение не произвело на Гурьянова ни малейшего впечатления, впрочем, Лев на это и не рассчитывал – он просто представился.
– Присаживайтесь, господин полковник! – пригласил его адвокат. – Что вас ко мне привело?
– Дело Алексея Алексеевича Солнышкина. Вы его помните?
– На память не жалуюсь, а что именно вас интересует?
– Кто был вашим клиентом, точнее, кто оплачивал его защиту? – объяснил Гуров.
– Это не тайна. Ко мне обратился директор детского дома, где вырос Алеша. Это очень заслуженный и очень больной человек, который относится к мальчику как к родному сыну. Он его у себя, кстати, и прописал, и даже свою комнату в коммуналке по дарственной на него оформил.
– Но где он взял деньги?
– Господин полковник! – укоризненно покачал головой адвокат. – Я не задаю своим клиентам таких вопросов. Он пришел ко мне, обрисовал ситуацию и спросил, сколько это будет стоить, – он человек прямолинейный. Я назвал сумму, и директор пообещал, что они ее соберут, а уже на следующий день принес деньги.
– Но вы не добились нужного результата, мальчишку осудили по максимуму, а ведь могли дать и условно, – заметил Гуров.
– Господин полковник! Вы не были на заседании, а я был. Там даже Плевако вместе с Кони ничего не добились бы. Но, чтобы не выглядеть в ваших глазах законченным негодяем, могу сообщить, что половину суммы я вернул – репутация мне, знаете ли, дороже.
– Все было решено заранее?
– Господин полковник! Вы читали уголовное дело? – Гуров кивнул. – И я его изучал! Вы, как я слышал, очень умный человек, так вот и я, простите за нескромность, не самый глупый. Что же мы с вами будем, как дети, водить хоровод вокруг елки?
– А почему не подали апелляцию?
– Вы думаете, она что-нибудь изменила бы? Кроме того, мой подзащитный от нее отказался. Думаю, ему сокамерники объяснили, сколько стоят мои услуги, и он решил не разорять окончательно своего приемного отца – давайте назовем его так.
– Тогда поделитесь впечатлением о Солнышкине. Что он за человек? – попросил Лев.
– Вы знаете, у меня две дочери. Так вот, если бы у меня был такой сын, я, с одной стороны, был бы самым счастливым отцом на свете, а с другой – самым несчастным. Потому что Алеша настолько открыт и доверчив к этому миру, что за него нужно каждую минуту бояться, как за младенца, что его приемный отец и делает.
– То есть толкнуть кого-то он в принципе не мог бы? – уточнил Гуров, хотя и сам уже все понимал.
– Господин полковник! Если на его руку сядет комар, он его даже не сдует! Что вы хотите? Алексей – божий человек, и этим все сказано.
– Но, если дело хотели закрыть, ведь могли просто осудить условно, а так как дали реальный срок, значит, его нужно было убрать из Москвы. Почему?
– Вы такой умный человек, что мне нечего вам ответить, – развел руками Гурьянов.
– А убить Солнышкина в СИЗО, что было проще простого, они не посмели, потому что тогда могли бы подумать, что это Болотин мстит за свою дочь, а связываться с ним мало кто рискнет, – продолжал рассуждать Гуров.
– Скажите, а вы читали акт судебно-медицинской экспертизы? – поинтересовался адвокат, и Лев кивнул. – Ну, и какой рост был у потерпевшей?
– Сейчас! – Гуров задумался, потом ответил: – Где-то метр восемьдесят.
– А в Алеше от силы метр шестьдесят пять, а еще он тонкий и хрупкий, как солнечный лучик, – спокойно заметил адвокат.
– То есть сбить ее с ног он просто не смог бы, – понял Лев и неожиданно задал вопрос в лоб: – Скажите, на вас давили?
– Конечно, нет! – удивился Гурьянов. – Во-первых, за меня есть кому постоять, а во-вторых, зачем, если от меня ничего не зависело?
– Тогда дайте мне, пожалуйста, все координаты директора детдома – я хочу с ним поговорить, – попросил Гуров.
Адвокат тут же нажал кнопку на телефоне и сказал:
– Девочка! Принеси мне договор с Куликовым на защиту Солнышкина.
– А вы слышали о прокатившейся по Москве серии убийств? – поинтересовался Лев, пока секретарша искала документы.
– О ней только глухой не слышал, – спокойно ответил Гуров.
– Вас это ни на какие мысли не наводит?
– Господин полковник! В моей голове одновременно столько мыслей о гораздо более важных для меня делах, что думать еще и о посторонних вещах у меня нет ни сил, ни времени.
Секретарша принесла договор, Лев выписал оттуда все данные о директоре детского дома и, распрощавшись, ушел. Он старался держать себя в руках, но взбешен был до предела. Пока не зная, что произошло на самом деле, Лев негодовал – отправить в колонию такого мальчика, как Солнышкин, настоящее преступление! И те, кто за деньги или по чьей-то злой воле приговорили его фактически к смерти, сами ничего лучшего не заслуживали. И ни малейшего сожаления по поводу их гибели он не чувствовал.
День был будний, так что Гуров поехал не домой к Леониду Николаевичу Куликову, а к нему на работу, в детдом. Предъявив охраннику удостоверение, спросил, где ему найти директора, и узнал, что тот давно уже болен, и его обязанности выполняет заместитель – Анна Степановна Золотова. К ней-то Гуров и направился, когда увидел на стене большой фотопортрет Солнышкина, а рядом с ним плакат, на котором крупными буквами было написано: «До возвращения нашего Солнышка осталось 880 дней», причем цифры были написаны на отдельном листке, который явно менялся каждый день. Большинство детей оказались на занятиях, так что в коридорах было довольно пусто, но Гуров остановил пробегавших мимо мальчика с девочкой и, показав на стену, спросил:
– Что это?
– Это наш Леша Солнышкин, – ответила девочка. – Его проклятые менты погубить хотят!
– Сволочи! – с ненавистью бросил мальчик, и они побежали дальше.
Слышавший все это охранник откашлялся и немного смущенно попросил:
– Не обижайтесь на них. Просто вы не знаете, какое это чудо – наш Алешка!
Стерпев эту ничем не заслуженную моральную пощечину, Гуров только покачал головой и все-таки направился к Золотовой. На вид Анна Степановна показалась ему классической учительницей, причем старой школы, когда преподаватели не позволяли себе никаких излишеств в одежде. Лев поздоровался, представился, и она обеспокоенно спросила:
– С кем-то из наших что-то случилось?
– Нет, Анна Степановна, я хотел бы поговорить с вами по поводу Леши Солнышкина.
Женщина закрыла глаза и, сжав руки в кулаки, несколько раз глубоко вздохнула, потом отошла в сторону, накапала себе в чашку лекарство, и по комнате тут же поплыл запах корвалола. Она немного посидела, явно стараясь успокоиться, и напряженным голосом начала:
– Алеша поступил к нам из дома ребенка – его мать в роддоме оставила. Ну, с именем проблем не было,
