перед кем не унижался, а уж на суше и подавно не буду!
— Воля твоя, Таруси, да хранит тебя аллах! Как сказал, так и будет. Хочешь кофе — деньги на стол.
Не нравится — уматывай! Я знаю, у кого служу. Да и многие теперь поняли, с кем имеют дело. Вряд ли кто осмелится скандалить в нашей кофейне!
— Э, Абу Мухаммед, не зарекайся! Все может быть.
— А почему бы тебе не поговорить с Абу Рашидом?
— О чем мне с ним говорить? — вспылил Таруси. — Кто он такой? Губернатор или министр? Чтобы я его имени больше не слышал! Понял? Занимайся своим делом. Подавай кофе и деньги получай. Со всех! Со всех без исключения.
— И даже с Абу Рашида?
— И с него тоже, — отрезал Таруси и сразу почувствовал в плече, под бинтом, острую ноющую боль.
Просто упоминание имени Абу Рашида выводило Таруси из равновесия. Вспомнился последний разговор с начальником порта. Конечно, тот все передал Абу Рашиду, за тем и приходил. Что-то теперь предпримет Абу Рашид? Прекратит свои козни или, наоборот, с еще большим злом будет мстить? Наймет какого-нибудь другого головореза. А может быть, притворится, что все забыл, чтобы усыпить бдительность, а потом сделает неожиданный рывок? Ведь я никуда не денусь. Прикован к суше — в море мне сейчас дела нет. Но в порт к нему работать не пойду!
В те времена, когда он плавал на «Мансуре», порядки в порту были совсем другие. Не было такого движения судов. Не было столько грузов. И грузчиков, и моряков было меньше. Суда приходили, разгружались и уходили. Тут же швартовались и торговые суда, и рыбацкие фелюги. Случались иногда, как и во всяком порту, драки и ссоры. Теперь же корабли бросают якорь на рейде. А вокруг них — баржи. Взад- вперед снуют баркасы, лодки. На берегу сотни грузчиков, носильщиков, рабочих. И всем этим заправляет и распоряжается один человек — Абу Рашид. Сейчас, во время войны, движение в порту несколько уменьшилось, но после войны оно станет еще более оживленным. Дел у Абу Рашида будет невпроворот. Ему нужно во что бы то ни стало сохранить свою власть и влияние. Кто-кто, а Абу Рашид не будет сидеть сложа руки.
ГЛАВА 5
Да, Абу Рашид времени зря не терял. Действовал он энергично, дело вел с размахом. Еще до того, как Александреттский порт перешел к Турции[2], он сумел прибрать к рукам все работы, связанные с разгрузкой и погрузкой кораблей на рейде. Все баржи, баркасы и лодки он скупил, хотя и пришлось выдержать нелегкий бой со своими конкурентами. Пришлось пойти даже на риск, поставить все на карту. Абу Рашид в таких делах был азартным игроком.
«Мне бояться нечего, — говорил он своим конкурентам. — Начинал с нуля и кончить могу нулем. Как говорят, пан или пропал!»
Все знали: Абу Рашид слов на ветер не бросает и, если он на что-то решился, его никто и ничто не остановит. Это был человек властолюбивый, настойчивый и решительный. Хотя внешне он вовсе не производил такого впечатления: ниже среднего роста, худощавый, скорее хилый. Вежливый и внимательный, Абу Рашид всегда находил время, чтобы принять и выслушать каждого, кто обращался к нему. Одет очень скромно. В простых матросских штанах, старом пиджаке и выгоревшем на солнце тарбуше, которого он никогда не снимал с головы, он походил на сотни других грузчиков. В любое время его можно было найти или в портовой кофейне, или на пирсе. Люди, наслышанные ранее о его могуществе и всесилии, столкнувшись с ним, никак не могли поверить, что это и есть тот самый знаменитый Абу Рашид, особенно если его видели рядом с расфранченным и напыщенным начальником порта или в окружении щеголеватых капитанов судов.
Абу Рашид не притворялся. Он действительно был таким. Ходил по порту, незаметно появляясь то в одном, то в другом месте, окидывал хозяйским оком все причалы, отдавал распоряжения, руководил погрузкой, и все это он делал тихо, спокойно, чуть ли не с виноватой улыбкой — извините, мол, что вмешиваюсь. Но если кто-то — конкурент, какой-нибудь портовый чиновник, руководитель профсоюза, владелец судна или простой моряк и грузчик — становился ему поперек дороги, он сразу преображался. От его обходительности и приветливости не оставалось и следа. Он сбрасывал их как ненужную маску и становился властным, злым и беспощадным стариком, готовым, впрочем, снова изобразить на лице любезную улыбку и живейшее участие, когда противник был устранен.
Обычно такой процедуре предшествуют всегда какие-то непредвиденные события и неприятные случайности: или тонет судно, или вспыхивает где-то пожар, или с кем-то происходит несчастный случай; потом все улаживается: кого-то переводят на другую работу, кого-то снимают, а этого назначают, а тот срывает богатый куш — и все шито-крыто, делается без шума, крика и суеты.
Судьба каждого матроса и даже грузчика в порту зависела от прихоти Абу Рашида. Пришелся по нраву — будешь работать; чем-то не угодил или, не дай бог, прогневил — лучше подобру-поздорову уходи сам, а не то в один прекрасный день и пузыри можешь пустить.
Работа в порту адова. День и ночь между кораблями на рейде и набережной снуют нагруженные с верхом баркасы и лодки. Вдоль всей набережной — штабеля тюков, мешков, ящиков. Один за другим вереницей проходят грузчики. У каждого на плечах ноша — да такая, что ноги подкашиваются. Сгибаясь чуть не до земли под ее тяжестью, грузчики тащат ее или на склад, или на баржу. С баржи груз поднимается на судно, а с судна взамен опускаются тюки и ящики тоже не легче весом. И так с утра до поздней ночи, с ночи до утра, туда и назад, без остановки, без передышки. Попробуй только вякни слово, что, мол, с тобой поступают не по закону, — тут же очутишься за воротами порта.
Однажды Таруси довелось посмотреть, как блюдут «законы» в порту. Шла погрузка баржи. На какого-то беднягу взвалили такой ящик, что он даже закачался под ним, но кое-как устоял. Потом, медленно, неуверенно передвигая ноги, стал подниматься с грузом по шаткой доске. С каждым шагом ноги его слабели, он склонялся все ниже и ниже. Казалось, он вот-вот рухнет под непосильной ношей, но все- таки вопреки всему двигался, как-то странно покачиваясь, шел будто с шестом по канату. И когда он уже почти достиг борта баржи, ящик на его спине вдруг накренился и полетел вниз, а вслед за ним — и потерявший равновесие грузчик. Все, кто стоял на набережной, так и ахнули. Бросились на помощь грузчику. Бедняга лежал почти бездыханный, залитый кровью. У каждого от сострадания к нему сжалось сердце. И только один человек не проявил никакого сочувствия к пострадавшему — это был помощник Абу Рашида. Он с бранью набросился на грузчика. Тогда другой грузчик решил вступиться за товарища. Помощник Абу Рашида грубо оттолкнул его, потом схватил за ворот рубахи, притянул к себе и сильно, наотмашь ударил по лицу.
Таруси, наблюдавший за этой отвратительной сценой, не мог остаться простым, безучастным свидетелем. Ему было жалко покалеченного, обливавшегося кровью грузчика и до боли обидно за вступившегося и пострадавшего ни за что товарища. Таруси попытался пристыдить и как-то урезонить обидчика. Однако тот смерил его с головы до ног презрительным взглядом и небрежно оттолкнул в сторону. Неизвестно, чем кончилось бы все это, если бы к месту события не подоспел сам Абу Рашид. Он извинился перед Таруси за недоразумение, успокоил его и тут же при всех отругал своего помощника за бездушное отношение к грузчику, громко заявив, чтобы все слышали, что он и впредь не потерпит подобного обращения с рабочими.
Насколько он был искренен при этом, трудно сказать. Во всяком случае, Абу Рашид не только на словах оказал внимание изувеченному грузчику. Что же касается его заступника, то тому вскоре пришлось поплатиться за свой благородный поступок. В тот же день его жестоко избили и посоветовали больше в порту не появляться. До Таруси также дошло, что Абу Рашид высказал недовольство и его поведением.
«Я не люблю, — сказал он в присутствии портовых рабочих, — когда в дела порта вмешиваются посторонние люди».
Выгнанный из порта грузчик пришел к Таруси поделиться с ним своим горем. Поблагодарив Таруси
