Дальняя командировка

Он выта­щил из кармана сержанта свой пистолет, забрал справку.

В это время, вызванные дядей Мишей, наблюдавшим за скоротечной схваткой через стеклянную дверь, на сто­янку высыпали из ресторана многочисленные гости.

Минуты хватило, чтобы все оказались посвященными в курс дела. И общее мнение было таким же, как и у Алек­сея Сороченко, — милиционеры совершенно охамели и их пора наказывать.

Тут же обозначились свидетели, и на пяти машинах, включая ментовский «козлик», в который запихнули за­держанных, все отправились в городской отдел милиции, к дежурному, чтобы сдать под расписку задержанных ими хулиганов милиционеров, от которых к тому же пахло водкой. А заодно и передать их оружие, которым охамев­шие стражи порядка, к счастью, не успели воспользовать­ся, хотя попытки к тому были — и на этот счет тоже име­лись свидетели...

Если бы оба успешных в своем деле коммерсанта на минуточку отдали себе отчет, чем могло быть вызвано нападение на них явно нетрезвых милиционеров, они бы, возможно, и не предприняли этого не самого умного в своей жизни шага. Но задавать задним числом вопрос: а что было бы, если бы не так, а иначе? (как это почему-то издавна принято в России) — представляется теперь еще более глупым делом. Вероятно, не сумели они предви­деть в ту минуту, какие последствия могут ожидать и их самих, и друзей- приятелей, слишком охотно согласив­шихся помочь им обуздать зарвавшихся ментов. Ну а раз не смогли предвидеть, — значит, и воду в ступе толочь нечего — уж чему, как говорится, быть, того не миновать...

2

Дежурный по воздвиженскому городскому отделу милиции капитан Гусаков был в полной растерянности. Возбужденная толпа народа человек в пятнадцать ввали­лась в дежурное помещение, ведя с собой скованных на­ручниками троих милиционеров, причем у двоих из них были в кровь разбиты лица. «Асфальтовая болезнь, — добродушно пояснил один из мужчин вполне интелли­гентного вида. — Напились и неудачно упали».

Гусаков приказал увести своих незадачливых сотруд­ников и оказать им необходимую помощь. А остальных, прибывших с ними, попросил успокоиться и толком рас­сказать, что произошло. Поскольку говорили все хором, он едва не оглох от гомона и приказал посторонним, кон­кретно непричастным к делу, освободить помещение, а остаться тем, кто смог бы что-то объяснить.

Двое — как он сразу и подумал, Сороченко с Теребиловым — уселись писать заявления о нападении на них нетрезвого патруля, о нецензурной брани, оскорблени­ях, угрозах и даже безуспешных, к счастью, попытках привести в действие табельное оружие. Но, будучи, мяг­ко выражаясь, не совсем в себе, патрульные не смогли, естественно, справиться с абсолютно трезвыми людьми, которые дали им достойный отпор, уложив на асфальт двоих, которых и пришлось затем сковать наручниками, чтобы доставить по месту их службы.

Свидетели в более красочных выражениях повтори­ли рассказанное, добавив, что подоспели на помощь сво­им товарищам к концу безобразной сцены, которую уст­роили, находясь на службе, трое милиционеров. И все они решительно потребовали от руководства городской милиции принять немедленные меры против беззакон­ных и наглых действий их подчиненных, пригрозив в противном случае обратиться напрямую к начальнику ГУВД области.

Усугубляло ситуацию еще и то обстоятельство, что сре­ди присутствующих оказались две женщины, больше дру­гих возмущавшиеся совершенно непристойным поведени­ем пьяных блюстителей порядка. Они тоже в свою очередь не собирались оставлять случившийся факт без послед­ствий. И одна из них трясла при этом своим удостовере­нием депутата областного Законодательного собрания.

В общем, понимал Гусаков, влипли его парни. И как еще на это дело посмотрит сам подполковник Затырин? Станет ли их защищать? Он ведь лично проинструкти­ровал старшего наряда, как разговаривать с коммерсан­тами, но ни о какой вежливости — это четко помнил Гу­саков — подполковник не говорил. Напротив, он требо­вал вести себя с этими лицами максимально жестко. Правда, оружие приказал не применять. Только руками действовать, но так, чтоб у этих «писак» в дальнейшем пропало всякое желание представлять себя «хозяевами жизни». Отбить у них охоту возражать, когда к ним об­ращаются те, кто имеет на это право. Словом, научить жить в обществе. Либо пусть убираются отсюда ко всем чертям.

Но подполковник в выражениях тогда не стеснялся. Наверняка ему тоже хорошо накрутил хвост раздосадо­ванный той историей с плакатом и газетной публикаци­ей, мэр — Савелий Тарасович Гузиков, которого, види­мо с легкой руки этих коммерсантов, в городе уже назы­вают Гузкой. И кто ж теперь за Гузку-то станет голосо­вать на ближайших выборах?

Вот поэтому, не желая брать на себя ответственность, капитан Гусаков, несмотря на поздний час, все же решил­ся побеспокоить своего начальника управления Павла Петровича и проинформировать его о скандально завер­шившейся ситуации с дежурным нарядом. Он ушел в со­седний кабинет, оставив в дежурке заявителей заканчи­вать их писанину, и стал звонить подполковнику.

Затырин, молча, не задав ни единого вопроса, выс­лушал сообщение, подумал немного и приказал дежур­ному, до собственного появления на службе, очистить помещение от посторонних — всяких там свидетелей и прочих, но оставить только двоих, «пострадавших от милицейского произвола», как те себя именуют, а он сей­час подъедет. Кроме того, надо немедленно вызвать «ме­дицину», чтобы та обследовала милиционеров, постра­давших от неправомерных действий нарушителей поряд­ка, и к утру оформила свои заключения в том виде, в ко­тором это требуется милиции. И чтоб ни слова ни про какую водку! А вот настоящих нарушителей, то есть обо­их бизнесменов, необходимо задержать до утра, до того момента, когда им будет предъявлено обвинение в напа­дении на сотрудников милиции при исполнении теми служебных обязанностей.

Был подполковник настолько резок и категоричен в своем решении, что у капитана Гусакова едва голова не пошла кругом. Все-то он понимал, но и видел также, как прямо на глазах ситуация сознательно переворачивается Затыриным с ног на голову. А ведь когда настанет время разбираться, и оно обязательно придет, держать ответ за всю эту дурь придется именно ему, Гусакову, и никому другому. Указание-то подполковник дает по телефону, и поди докажи потом, что это была его инициатива, а не дежурного! Нет уж, черта вам лысого! Сами приказывае­те — сами и отвечайте!

И решил дежурный не предпринимать пока никаких действий, пусть все идет своим путем. Не видит, мол, он веских оснований задерживать заявителей. А если уж подполковнику так неймется, если ему не понравилось, как сложилась им же созданная ситуация, пусть приез­жает сюда и сам отдает непосредственные указания — его воля, с него и спрос.

Но в районную больницу капитан все же позвонил и приказал прислать в дежурный отдел специалиста из травматологии — для официального установления степе­ни причиненного здоровью милиционеров ущерба.

Сороченко с Теребилиным закончили писать и пере­дали свои заявления Гусакову. Присовокупил капитан к этим двум и остальные заявления свидетелей происше­ствия. Пострадавшие, сказав, что все необходимое ими изложено, собрались уходить. Но Гусаков вежливо, не накаляя снова обстановки, слава богу пришедшей нако­нец в норму, попросил двоих заявителей остаться еще ненадолго — в отдел с минуты на минуту должен при­быть сам начальник управления подполковник Затырин, который хотел бы задать пострадавшим несколько воп­росов по существу вопроса.

Видя, что дело затягивается на неизвестное уже вре­мя, Сороченко с Теребиловым распрощались с товари­щами, отправили и своих жен в машину, а сами снова уселись за стол в ожидании приезда «высокого началь­ства».

Думали, что ждать придется долго, но Затырин, вид­но, и сам торопился закончить историю так, как он ре­шил. Его появление было решительным и несколько даже театральным. Высокий, красивый мужчина пятидесяти лет, с седеющими висками, в фуражке с высокой тульей, он вихрем ворвался в помещение, где сидели коммерсан­ты. Гневный взгляд его мельком пробежал по лицам си­дящих бизнесменов, затем он обернулся к двери и крик­нул хорошо поставленным голосом:

—   Дежурный! Почему до сих пор не выполнено мое указание?