разные соусы, с карри и с семенами мака… Молоко разлили в золотые кубки. Лепешки пури и паратха хрустели на зубах, а смазанные топленым маслом нан таяли на языке.
Хирал едва касалась этих царских кушаний. Как и остальные гости, она брала еду только правой рукой – чтобы не накликать появления демонов-ракшасов. Она думала о предстоящем танце и не хотела набивать живот.
В глубине зала, рядом с выходящими в сад окнами, соорудили просторные подмостки. Вокруг в оригинальных светильниках в виде семиголовых кобр, обвивавших многочисленные колонны, горели красные и зеленые свечи (они были установлены в разверстых змеиных пастях). Хирал рассматривала помещение, повторяя про себя последовательность движений. Она даже не прикоснулась к десерту Сотрапезники же торопливо поедали деликатесы, изготовленные из сдобренного медом риса, гороховой муки, оливкового масла, чеснока и зерен граната. Это был самый важный момент трапезы: гости поглядывали друг на друга, опасаясь оказаться последним жующим за столом, потому как считалось, что последним проглотить кусок – к несчастью. Но сегодня злополучие не грозило никому из присутствующих – невероятно, но все гости перестали есть одновременно.
Хирал набрала в рот воды, прочитала про себя молитву и проглотила воду. То же сделали и гости, стараясь ни в коем случае не поперхнуться. Если бы кто-то кашлянул, это был бы верный знак, что дух- бхута овладел его горлом. Единственным способом прогнать внедрившегося в тело злого духа было немедленное очищение с помощью молитвы в храме.
Хирал чувствовала, как бхуты летают вокруг них. Эти злые духи – души умерших, чьи страсти и желания остались неудовлетворенными, – стремились во что бы то ни стало достичь желаемого, вселившись в тело ныне живущего. Много, много бхут было в этом доме. Они никогда не достигнут небесного царства Брахмы и не узнают блаженства вечной жизни…
Трапеза закончилась благополучно. Пришло время зрелищ. Музыканты заняли свои места. Настраивались щипковые инструменты – вины, готтувадьямы,[9] тамбуры,[10] маленькие и большие лютни. Музыкант с мридангой[11] подтянул ремни на своем бочкообразном инструменте. Кроме того, здесь были и другие разновидности барабанов, глиняные горшки, кимвалы, гонги, колокольчики, кастаньеты и наполненные водой сосуды. Бамбуковая флейта, тростниковая дудочка и маленькая фисгармония вносили свой вклад в общую какофонию. Внезапно все инструменты зазвучали в унисон, и слушатели вздохнули с облегчением.
Сопровождавшие Хирал танцовщицы вышли на подмостки и замерли, вслушиваясь в первые аккорды мелодии, взятой из книги гимнов Самаведа. Они в совершенстве владели мастерством передавать свои чувства и эмоции с помощью рук и теперь готовились раствориться в танце.
Танцовщицы в свете красных и зеленых свечей казались распустившимися цветками. Взгляды присутствующих мужчин неотрывно следили за их движениями. У многих от волнения пересохло в горле. Под шелковыми одеждами танцовщиц мужчины силились рассмотреть их тела. Через несколько часов они будут оспаривать их друг у друга, и для каждого найдется девушка по вкусу – худенькая и миниатюрная, либо гибкая и изящная, или же расцветшая в полной мере и познавшая науку Камы. Но пока им пришлось умерить свой пыл, поскольку это был всего лишь первый танец…
Глава 11
На время нескольких первых танцев Хирал удалилась в отведенную для нее комнату, чтобы довести до совершенства свою символическую красоту. Перед зеркалом служанка помогла ей укрепить на затылке тяжелое ракоди.[12] Искуснейшая из храмовых танцовщиц сразу же ощутила в себе огромную силу. Ракоди позволяло отделить хорошее от плохого и уничтожить последнее с помощью жестов. К тому же это ракоди было уникальным – равного ему не нашлось бы во всей Индии. Стоило оно целое состояние: сто восемь крупных рубинов-кабошонов были закреплены в виде концентрических кругов на золотом вогнутом диске, в центре которого был изображен лебедь – птица, символизирующая чистоту.
– Теперь он точно по центру, – сказала прислужница, с восторгом глядя на Блистательную.
Хирал кивком выразила согласие. Она довольно долго смотрела на себя в зеркало, словно желая сохранить в памяти свой образ девадаси, которой она скоро перестанет быть.
– Я хорошо служила богу, – сказала она едва слышно, отстраняясь от зеркала.
Издалека донесся призывающий ее удар гонга. Восторженные почитатели ожидали Блистательную.
Похожая на богиню, она вошла в душный зал.
И стала танцевать.
Истек магический час. Безупречно гармоничные движения Хирал, танцующей нритту,[13] ни на мгновение не нарушили ритм, задаваемый музыкой и барабанами. Это было только начало, подготовка тела к настоящему танцу, но зрители этого не знали. Она танцевала на пределе своих возможностей, используя все три составляющих ангики абхинайи: ангу, то есть голову, руки, грудь, бока, талию и ступни; пратьянгу – плечи, предплечья, спину, живот, бедра, голени, запястья, локти и колени; упангу – глаза, брови, глазные яблоки, щеки, нос, рот, зубы, губы, язык, подбородок и лицо.
Пришел момент, когда божественное вдохновение наполнило все ее существо. Музыка изменилась, и божество сошло на землю.
Собравшиеся в комнате мужчины и женщины ощутили в полной мере его мощь и величие, а Хирал наконец позволила проявиться переполнявшим ее чувствам. Никогда прежде она так не танцевала – словно перед концом света. Свое сердце и душу она отдала Шиве, другим богам, человечеству. Растворилась в воздухе, стала землей, огнем и водой.
Ее любовь росла и изливалась в мир, она не знала границ. Ее любовь распространялась со скоростью света…
Мишель пережил немало тягостных минут после отъезда из Варанаси. Он торопился доставить заказчикам товар, опасаясь лишиться его в любую минуту – местные жители все чаще разбойничали на дорогах, грабили склады западных компаний и поджигали имения торговцев, привозивших товары из Европы.
Во всех землях, по которым пролегал его путь, зрело восстание. Гуру манипулировали сознанием толп, собиравшихся в храмах. Страна тонула в нищете. «Во всем виноваты англичане!» – повторяли жрецы, обращаясь за поддержкой к астрологам, своим извечным пособникам, которые кивали головами: мол, гороскопы говорят, что все несчастья Индии проистекают от присутствия на ее землях чужестранцев.
Было крайне необходимо как можно скорее добраться в центральные области страны, а оттуда двигаться на юг, где умы воспламенялись не так быстро. И в который уже раз Мишель сказал своим людям, что ночной отдых отменяется.
Он ехал бок о бок с Дхамой, глядя на звездное небо, когда чувственная волна накрыла его. Лицо Мишеля осветилось счастьем.
Хирал…
Любовь Хирал. Безграничная любовь.
Она была в его сердце. Он увидел Хирал танцующей и невольно вытянул руку, словно хотел удержать ее.
«Я больше никогда тебя не покину!» – пообещал он, мысленно направляя к ней всю мощь своей любви.
Глава 12
Саджилис, Украшенная, принцесса Хайдарабада, слушала пение медной трубы в храме. Жрец взывал к Вишне, прося позаботиться о бренном мире. Блаженная улыбка на мгновение тронула красивые черты молодой женщины и исчезла. Принцесса снова погрузилась в раздумья. Священная труба играла не для бога – хранителя всего сущего, чье огромное многорукое изваяние сияло в свете масляных ламп, не для жрецов, которые ему служили, не для верующих, смиренно возносивших ему молитвы в полутьме храмов. С присущим ей эгоизмом Саджилис придавала иное значение этим пронзительным, переворачивающим душу звукам. Труба возвещала скорое прибытие французского торговца Мишеля Казенова. Недавно к ее отцу, радже Кирату, прибыл от Казенова гонец сообщить о том, что тот со своим караваном пересек северную границу княжества Хайдарабад.
