– Ну а что вы хотели? – Строго спросил этот самый Николаевич. – Вам еще очень и очень повезло. На голове-то у вас, небось, куртки не было.
После этого он потерял ко мне всякий интерес и занялся Сережей, а ко мне приблизилась медсестра и, делая вид, что ей совершенно безразличен такой красивый, молодой и отважный мужик, как я, попросила перевернуться на спину и подставить ей мой молодой и красивый зад.
14 мая, 13.27
Сережа был отправлен на процедуры. Все необходимые процедуры надо мной были произведены на месте и, строго-настрого запретив мне вставать, читать, болтать и волноваться, сестра удалилась, пообещав через полчаса подать мне обед в постель. А что, неплохо. Обед в постель. Приносит милая девушка. После знакомства с Наташей я снова стал обращать внимание на женщин. Сравнение, увы, было не в их пользу, но после того как она чуть было не вышибла мне вчера вечером мозги, я подумал, не стоит ли пересмотреть свои взгляды. Впрочем, куртку с кевларовой начинкой подарила она же. Да и зачем ей вообще было в меня стрелять?
Голова болела и думалось из рук вон плохо. Я решил, что до прихода сестры лучше немного поспать, но не тут-то было. В палату вошел невысокий, но толстый призрак, отгородившийся от внешнего мира пышным импортным букетом бог весть каких цветов.
– Здорово, Володя, – сказал он дружелюбно и я, постепенно признавая в посетителе Глеба Георгиевича Булавина, ошалело ответил:
– Здравствуйте, товарищ полковник.
– Отставить 'товарищ полковник', за глаза ведь кличете меня Глебом Георгиевичем…
Это я уже слышал. Похоже, я снова у Булавина в фаворе.
– Присесть позволишь? – Спросил он, бережно возлагая на тумбочку рядом со мной свой заморский букет.
– О чем речь, Глеб Георгиевич? Присаживайтесь, чувствуйте себя как дома, – сказал я довольно развязно, потому что мне, по большому счету, было на все наплевать.
– Ну что, Володя? Ты теперь у нас в раненых героях. Пол-управления к тебе в гости вострится. Ну а мне, старику, от молодежи отставать как-то неудобно. Хоть в этом ее опередить удалось.
– Спасибо, Глеб Георгиевич.
Да не мути ты уже. Говори, зачем приперся.
Булавин некоторое время помолчал, глядя куда-то в окно, которого я, лежа на спине, естественно не видел.
– Бухгалтера твоего шлепнули, – наконец сказал он.
Не могу сказать, что меня это сильно огорчало. Его, похоже, тоже. Но со смертью бухгалтера исчезала возможность прижать хвост Сапегина. Меня это огорчало. Его – не знаю.
– Как? – Спросил я для приличия, хотя прекрасно понимал, как. Из 'Макарова', разумеется, из того же, из которого первый раз пальнули в меня.
– Качественно, – заверил Булавин. – Два раза в голову, два раза в грудь.
– Кто? – Спросил я опять же для приличия, хотя не сомневался в том, что это была Наташа.
– Кто-кто. Вот ты мне и расскажи – кто. – Сердито сказал Булавин.
– Видите ли, Глеб Георгиевич…
Я вкратце изложил ему события вчерашнего вечера, не умолчав ни о чем, кроме того, что стреляла Наташа. По этому поводу я, не моргнув глазом, сообщил, что было очень темно и после первой же пули, которая досталась мне, потерял сознание. И это была чистейшая правда.
– М-да, Володя… – протянул Булавин. – Нехорошо получается. Он вроде бы и убийца Рубиной, но его письменных показаний у нас нет, ни черта у нас нет, сплошная неясность. И связь его с Сапегиным какая- то невнятная. И контрабанда эта китайская тоже… Но, – вздернул брови Булавин, – черт с ним, с бухгалтером. Пусть его делом Золотарев занимается. А вот что мне делать с тобой?
Хорош вопросец. Если бы не боль в правом боку, я бы с удовольствием пожал плечами.
– В каком смысле, Глеб Георгиевич? – Спросил я в свою очередь.
– В самом что ни на есть прямом. Ты ведь гулял по кабакам как частное лицо?
– Да, – согласился я, не понимая, к чему он клонит.
– И в больнице ты оказался как частное лицо, Сергей Владимирович, – Булавин хитро подмигнул. – Сосед у тебя, кстати, интересный, заметил?
– Ничего парень, – согласился я совершенно нейтральным тоном.
– Ну так, пожалуй, и лежи здесь спокойненько, как частное лицо. Полечишься, поправишься, Золотарев потихоньку закончит дело, ты вернешься из отпуска и все будет хорошо. Лады?
– Лады, – согласился я. Хотелось бы мне знать, что я принципе мог сказать Булавину, кроме как 'лады'. 'О'кей' еще мог сказать.
– А вообще ты молодцом. И Наташа твоя молодцом. Какую куртку пошила! – Восхитился Булавин, вставая. – Не знаешь, сколько стоит, может, всему Управлению такие заказать?
– Хорошая мысль, Глеб Георгиевич, – опять же согласился я. Общение с Булавиным всегда представляет собой игру в одни, причем отнюдь не в его, ворота.
– Ну ладно, Володя, бывай.
– До свидания, Глеб Георгиевич, – с облегчением попрощался я.
14 мая, 17.22
Кононов закрыл глаза. Цветные круги как в калейдоскопе. Открыл глаза. Сережа крутит ручку настройки переносного телевизора. Закрыл глаза и погрузился в забытье, населенное призраками смоличей, сапегиных и длинноногими брюнетками, в которых было нетрудно признать Наташу Воробьеву. Кононову казалось, что в его правый висок вбит стальной гвоздь, сдвинувший все извилины с их привычных мест. Кто-то распахнул дверь в палату. Или это только кажется? Кононов продолжал лежать неподвижно.
– Сергей Владимирович, вам цветы принесли, – Кононов узнал голос медсестры и поднял тяжелые, словно бы налитые свинцом веки.
Сестра, вертя задом, подошла к кровати Кононова и положила на тумбочку запаянный в целлофан букет. Небольшой и нездешний. Внутри целлофана, на распустившихся чашечках каких-то неведомых Кононову асфоделей покоилась записка. 'Цветы из Голландии, адрес такой-то' – оповещала бирка, налепленная на целлофан.
Кононов приподнялся на подушках. Даже не взглянув на цветы, он разорвал обертку, достал сложенную вчетверо записку. Ее чтение он начал с конца. 'Любящая тебя Наташа'. Это хорошо. Превозмогая головокружение, Кононов прочел и остальное. Три раза, благо читать было особо нечего.
'Миленький, я желаю тебе скорейшего выздоровления. Надеюсь, ты будешь меня охранять во время гастролей в Арабских Эмиратах. Сегодня меня не пустили, надеюсь увидеть тебя при первой же возможности. Мысленно с тобой, любящая тебя Наташа.'
Гастроли в Арабских эмиратах… мысленно с тобой… Не пустили… И ни слова о Смоличе. Ни слова о курточке с кевларовой подкладочкой. Ни о чем!
Кононов отложил записку и попросил медсестру пристроить букет, что она и сделала.
– Ты, Сергей Владимирович, прямо как новобрачная, весь в цветах, – рассуждал вслух его новоявленный тезка, указывая на булавинский букет и подразумевая наташин.
– Твоя правда, – буркнул Кононов.
Но тут же пожалел, что буркнул. Нужно быть полюбезнее, если хочешь, чтобы с тобой делились новостями и откровенничали. Начать откровенничать нужно первым. Записка Наташи тоже может пригодиться. Особенно полезно то малопонятное место, где идет речь об Арабских Эмиратах.
– Вот, полюбуйся-ка, – уже гораздо более дружелюбно предложил Кононов, протягивая соседу только что прочитанное наташино послание.
– Это еще что такое? – Оживился тот, разворачивая сложенный вчетверо лист.
– Пас вчера одну бабу, певицу, потом началась стрелянина, сам видишь. Это от нее цветочки.
Сережа с интересом прочитал записку, ухмыльнулся и заключил.
– А она тебя, видать, за пацана не держит!
– Ясное дело, – подтвердил Кононов, уже вполне освоившийся в роли телохранителя и 'навороченного
