Дверь в палату распахнулась и на пороге возникла Наташа. Кононов, небритый, опухший и несчастный, сделал ей знак рукой, больше всего опасаясь, чтобы она ненароком не назвала его Володенькой. Сережа, оторвавшись от бульварной газетенки с полуголыми феминами и светскими сплетнями из мира звезд, смотрел на вошедшую во все глаза.
– Доброе утро, – приветливо сказала Наташа, выглядевшая очень соблазнительно в белом халате.
– Подожди меня пожалуйста на диванчике, возле столика дежурной медсестры, – холодно сказал Кононов.
Дверь за Наташей закрылась. Она была послушной и имела виноватый вид.
– Это твоя певичка? – Поинтересовался Сережа, лузгая семечки.
– Угу.
– Оно и видно.
Кононов глянул на себя в зеркало. Синюшные веки. Щетина, больничная пижама. Нечищенные зубы. Ничего не скажешь, красавец. Но времени на прихорашивания у него не было и потому он ограничился чисткой зубов и, скрипя, словно несмазанная телега, вышел из палаты.
– Привет, Натали.
– Привет, Володя. – Наташа набросилась на него с поцелуями. – Что у тебя со здоровьем?
– Ерунда. Два ребра, сотрясение мозга, легкое, – отрапортовал Кононов.
Взгляд Наташа шарил по полу. Как обычно у людей, которые чувствуют за собой вину.
– Может, на улицу выйдем? – предложил Кононов, которому страшно хотелось курить.
Они сели на солнышке в виду фонтанчика. Молодая листва, тюльпаны на клумбах. Идиллия.
– Я требую объяснений, – Кононов пристально взглянул в лицо Наташи.
– Ты их получишь, – согласилась Наташа. – Прежде всего я хотела извиниться. Извиняешь?
– Это будет зависеть от объяснений.
С женщинами нужна твердость – это Кононов знал и отступать от выбранной линии поведения намерен не был. В конце концов, ему надоело быть марионеткой в руках Наташи. То призрак, то двойники, то куртка. С этим нужно кончать.
– Во-первых, какого черта ты в меня стреляла? – Начал Кононов.
– Это не я. Я, как известно всем и вся, в это время заправлялась и меняла масло на круглосуточной бензозаправке, что на Лермонтовской. Честное слово! Стрелял мой двойник.
– Все равно, какого черта в меня стрелял твой двойник? Хватит мне морочить голову всякими переодеваниями. Призраками и прочей гадостью!
Наташа всхлипнула. Насморк? Слезы?
– Иначе никак не получалось со Смоличем.
– Да ну?
– Честное слово. Мы должны были отомстить ему за Марину, а если бы тебя с ним не было, получилось бы гораздо хуже. Милиция и все такое. Это было бы опасно.
Кононов курил, несмотря на боль в легком. Охота пуще неволи. Слова Наташи отдавали у него в голове чугунным молотом.
– Короче говоря, кто был твоим двойником? – Кононову было лень вникать в подробности, но без определенных фактов нельзя было обойтись.
– Я не могу тебе сказать, – сказала Наташа извиняющимся тоном.
– Гретинский?
Наташа тихо кивнула.
– Ну и бог с ним, я вас закладывать не стану. Мне вообще все равно. – Кононов встал со скамеечки.
– Тебе уже пора?
Кононов кивнул и медленно поковылял к входу в больницу. В своей ужасной антиэстетичной пижаме и тапках без задников. Наташа, стуча каблуками, семенила следом.
– Володя, пожалуйста, не сердись на меня! – Тушь растекалась по щекам Наташи под напором слез.
Кононов молчал. Наташа второпях достала из сумочки какой-то небольшой предмет и, со словами 'воэьми вот это', быстро сунула его Кононову в карман пижамы.
– Спасибо. Спасибо за куртку, – сказал Кононов и, всем своим видом желая показать, что не желает продолжать общение, исчез в стеклянном вестибюле больницы.
Уже дойдя до лестницы, он сунул руку в карман, ожидая обнаружить там прозаический сверток бутербродов или коробочку марокканских сардинок. Вместо этого он извлек диктофон, в который была заправлена кассета. Нажав на кнопку 'PLAY', Кононов услышал голос человека, который вот уже двое суток занимал свое законное место в морге: 'Кроме этого, я убил Марину Рубину'. Через секундную паузу Кононов услышал собственный голос: 'Я ценю откровенность'. Вслед за этим грянул джаз.
Спохватившись, Кононов нажал кнопку 'STOP'.
15 мая, 11.20
– Юра?
– Здравствуйте, Владимир, – несколько манерно начал Юра Кулишенко. – Как живешь? Мне тут рассказали…
– Все в порядке.
– Можно мне хоть проведать зайти?
– Успеется. Ничего серьезного. Ко мне пока никого не пускают. Ты не мог бы удружить мне одним сообщением? Я звоню из автомата и поэтому болтать долго не могу, ты уж извини.
– Понял, чем смогу, тем помогу! – С готовностью ответил Юра.
– Скажи, Юра, у вас на завтра какая-нибудь отправка шмоток за бугор запланирована?
Юра умолк, размышляя над неожиданным вопросом Кононова.
– М-м… Да! Как раз завтра, ориентировочно в двенадцать, в Австрию через Украину и Румынию. Фургон 'Мазда' будет отъезжать. Затем вскорости будет отправка в Финляндию. А через три недели мы отправляем коллекцию в Эмираты. Вот уж не думал, что для тебя это будет представлять какой-то интерес.
– Спасибо, Юра, надеюсь, скоро увидимся.
– Поправляйся, – с сожалением сказал Юра, вешая трубку.
15 мая, 12.40
Все стало на свои места. Наташа и Гретинский исполнили роль того самого 'эскадрона смерти'. Ждать, пока я поймаю бухгалтера, они не хотели. Более того, скорее всего они боялись, что ему удастся избежать расстрельной команды. А по их мнению, такой злодей заслуживает только смерти. Ну что же, не мне их судить.
Видимо, все готовилось еще с пятницы. Поездки Гретинского туда-сюда, эти бутылки в наташины окна, которые, не сомневаюсь, бросал он же по согласованию с Наташей, чтобы подвести меня к мысли о необходимости решительных действий, шитье одинаковых платьев себе, армированной куртки мне… Пели они вместе, чтобы заполучить как можно больше свидетелей появления у Наташи двойника. Полагаю, что убийство Смолича ими было назначено как раз на воскресенье, поскольку они знали о его привычке ужинать в 'Голубом Дунае' и не сомневались в том, что он останется верен себе и на этот раз. Со мной Наташа назначила встречу в ресторане, видимо, на всякий случай. Чтобы и я своими глазами увидел двойника. В меня они, конечно же, стрелять не собирались, но предусмотрительная Наташа решила оградить меня от возможных случайностей. Выстрел Гретинского в меня был, конечно же, частичной импровизацией. Коль скоро получилось так, что я вел Смолича, о чем они заранее знать, естественно не могли, то меня было необходимо повалить, чтобы я, во-первых, не мешал стрельбе по Смоличу и, во- вторых, чтобы сдуру не наделал каких-нибудь глупостей. Например, не попытался защитить своего подопечного. Разумно. Кто меня знает? Мог ведь и я пострелять.
Еще Наташа очень мудро прихватила диктофон. Здесь она просто умница. А может, ее Ходош надоумил.
Так или иначе, даже если я чего-то не понял и что-то реконструировал неверно, мне, в целом, безразлично. Я простил и Наташу, и Гретинского. Ну не буду же я в самом деле повторно заводить следствие против Гретинского и, косвенно, против Наташи?
