Наверное, Серафим Петрович искренне полагал, что выглядит сейчас… ну, почти страшно. Внушительно.
Будь на его месте чич с автоматом, я б, может, и подумал — пугаться мне или нет. А так…
Вдобавок зверски хотелось спать.
— Позволяю?! — нарочито тупо переспросил я. — Где?!
— Не где, а что!
Я икнул.
— Умывальник у вас где?
В ответе я почти не сомневался, бил наверняка. Вряд ли искусно закамуфлированная под стену дверь справа от шкафа вела в хранилище секретных документов или подпольный игорный притон. Особенно с учетом поступившей из достоверных — от тетки! — источников развединформации о наличии у Серафим Петровича неладов с кишечником.
Впрочем, ответ ответом, но пока что и вопрос застал моего будущего шефа врасплох.
— Умывальник… — озадаченно повторил он. — А-а… зачем тебе?
В последний момент я сумел поймать за хвост уже готовую слететь с языка фразу: 'А чтоб в него, а не на ковер блевануть!' и, скромно потупившись, почти что нормальным тоном произнес: — Чтобы умыться.
— Ну хорошо.
Я не разглядел, что именно нажал или повернул у себя в столе мой будущий командир — поименовать мужа тети Маши, как полагается, дядей язык у меня не поворачивался даже мысленно. Но произведенный эффект был в точности такой, как в культовой советской комедии, — под мелодичное дзиньканье дверца распахнулась настежь, явив миру ослепительное сияние хорошо выдраенного санузла.
— Только быстро.
Ага, щас.
Мыть голову в умывальнике — дело неблагодарное. Если, конечно, это не специальная штуковина с вырезом из парикмахерской… и прилагающейся к ней молоденькой симпатичной парикмахершей. Впрочем, сошло и так — по крайней мере, пять минут спустя отразившееся в зеркале лицо понравилось мне куда больше, чем допомывочная харя.
— Ну, так уже лучше, — подтвердил мои наблюдения Серафим Петрович. — Хоть на человека стал похож, а то, прости господи, форменным упырем глядел. Если б еще переоделся…
— Так сойдет, — буркнул я, падая в кресло и принимаясь рыться в кармане.
— Мои возьми. — Сигаретная пачка с неожиданно противным скрипом скользнула вдоль стола. — А то еще и кабинет провоняешь своей гадостью, как позавчера кухню…
— Так уж и провонял, — усмехнулся я. С точки зрения тетки, 'Давыдофф-лайтс' Серафим Петровича был ничем не лучше моего 'Честерфилда'. Другое дело, если скурить полпачки за час… но позавчера меня опять начало трясти…
— С комендантом общежития уже созвонились, — почему-то во множественном числе сообщил теткин муж, хотя у меня не было и тени сомнения в том, что звонил он сам. — Вот ордер… к нему напишешь заявление и получишь комнату… — Недовысказанное 'и наконец-то свалишь из моей квартиры' дымным клубом повисло в воздухе.
— Что, неужто я вас так уж допек? Вроде бы и старался пореже на глаза попадаться…
— Да уж… — пробурчал Серафим Петрович. — Два дня бродишь неизвестно где, на третий являешься… а Маша все это время печенку мне поедом грызет: 'Ах, куда там Саня мой запропал опять, ах, не приключилось ли с ним чего…'
— Поздновато спохватилась…
Упрек на самом деле был несправедлив — я сам не писал тетке о своем настоящем месте службы, почти все два года успешно пудря мозги байками о 'точке' посреди Забайкалья, — благо в рассказах Коли- контрактника экзотических подробностей могло бы хватить не на полтора коротеньких письма в месяц, а на полноценный роман. Может, правда бы и вовсе не открылась — не приди в башку какой-то дуре из полевого госпиталя идея выслать извещение 'ближайшему родственнику'.
— Александр! — начат Серафим Петрович, приподымаясь над столом. Должно быть, прочих его верноподданных, типа давешней Леночки, подобный начальственный рык заставлял вытягиваться по стойке 'смирно' и преданно жевать отца-командира выпученными на пол-лица глазищами. Но поскольку я по-прежнему сидел в кресле и уделял большую часть внимания сигаретине, грозный босс поник, опал и куда менее начальственно промямлил: — В конце концов, ты сам создаешь себе уйму проблем.
— Опять? — сморщился я. — Серафим Петрович, ну хоть вы эту песню не начинайте. 'Ах, если бы ты не вылетел с третьего курса, ах, если бы ты хотя бы взял белорусское гражданство!' Надоело, б…! Вот здесь уже, — я резко ткнул ребром ладони под подбородок, — эти причитания! В чем я еще виноват, а?! Не скажете?! Что у отцовской 'Волги' тормоза в тот день не проверил?!
— Ну зачем же так…
В последний миг я все же сдержался и бросил окурок в пепельницу, пощадив сверкающую лакировку стола.
— Затем… затем, что ничего не просил. Ни тогда, в семнадцать, ни сейчас. И если б теть Маша сказала: а вали-ка ты, племяш, на все четыре…
— Ты прекрасно знаешь, что Маша так сказать не могла. Она действительно заботится о тебе, Александр, и…
— И никак не может взять в толк, что я о себе могу теперь и сам позаботиться!
— Потому что по тебе это не очень-то заметно!
Очередной — пятый или шестой за последние две недели — разговор на повышенных тонах, едва начавшись, уже изрядно мне наскучил. Тем более что было совершенно ясно: во-первых, никаких новых аргументов не прозвучит, а во-вторых, ни хрена мы друг друга не понимаем. И даже не пытаемся, что характерно, — не хотим.
Потому что лично мне глубоко по… барабану проблемы в частности и мировоззрение в общем конторского сидельца по гос-чего-то-там-охране… К слову, только сейчас я запоздало сообразил, что даже не удосужился запомнить название своей новой работы, не говоря уж о том, чтобы выяснить: а чем, собственно, мне предстоит на ней заниматься.
А понять меня Серафим Петрович попросту не сможет. Он-то не вглядывался до рези в глазах в темень леса… сквозь амбразуру блокпоста. Не привык смотреть под ноги, ожидая растяжку…
…не видел, что делает с человеком удачный выстрел 'шмеля'…
…и не пытался зажать разорванную осколком артерию, чувствуя, как с каждой секундой из-под твоих пальцев утекает жизнь лучшего друга.
И слава богу, что не сможет. Таких, как я, должно быть как можно меньше! Вернее, таких, как я, быть вообще не должно!
— Короче. — Я потянулся за еще одной сигаретой. — Чего мне сейчас делать? Ехать с этой… Леночкой?
— Еленой Викторовной! — строго произнес Серафим Петрович. — Для тебя она — Елена Викторовна!
Я еле успела поджать ноги, как дверь распахнулась. Звукоизоляция у нее была отличная: ни голосов, ни шагов я не слышала, а крючиться у замочной скважины посчитала ниже своего достоинства.
Саня заметно посвежел — в прямом смысле слова. С мокрых волос капало на плечи, как будто Серафим Петрович хорошенько помакал его головой в унитаз (по крайней мере, мне было приятно так думать). Запах, правда, никуда не делся.
— Что ж, Елена Викторовна, — преувеличенно бодро сказал шеф, — принимай молодого бойца под свое командование. Обижать не смей, но и спуску не давай!
Саню перекосило. Серафим понял, что шутка не удалась, и, не дожидаясь, пока 'родственничек' выкинет что-нибудь еще, захлопнул дверь кабинета, как устрица раковину.
'Боец' с кривой гримасой показал ей средний палец.
Я подобралась, готовясь к очередной перепалке, но, к моему огромному облегчению, пальцем Санин
