Неопубликованные белые стихи Шекспира?
— Вовсе нет. Эти стихи намного, намного старее. Их передают из уст в уста как народную поэзию.
— А на каком они языке? — спросил я.
— Этого я не знаю. Кроме того, должен признаться, я их вообще не понимаю. Язык всегда старше стихов.
— Подождите, подождите, — перебила нас Лиза. — Я ничего не понимаю из того, что вы рассказываете. Говорите помедленнее.
Хотя мы перешли на английский, я тоже ничего не понимал и спросил:
— Какой прок в стихах, которых не понимаешь?
— Но я и по-английски не понимаю, о чем вы говорите, — снова вмешалась Лиза. — Значит ли это, Теодор, что потенциальный покупатель, допустим я, тоже не понял бы их?
— И зачем покупать стихи, которые не понимаешь? — добавил и я, обращаясь к Теодору.
— Понимать и не надо. Важно, чтобы поняла жена купившего. Например, присутствующая здесь Лиза. Стихи, о которых я говорю, обладают вполне конкретной прикладной ценностью. И между прочим, ночью их ценность гораздо выше, чем днем. Если заплатишь, могу и тебе уступить какой-нибудь из них.
— На что он мне?
— Такое любому мужчине нужно. Да и женщине может пригодиться.
— Для чего же это? — заинтересовалась Лиза.
— Пока произносишь этот стих, язык делает такие движения, что при оральном сношении с женщиной вызывает у нее оргазм.
— Постой, постой, — разволновалась Лиза. — Что это он говорит?
— А может ли и женщина удовлетворить мужчину таким способом? — Я наконец-то вник в суть дела.
— Может, это я уже говорил, но сам не пробовал.
— Но женщины у тебя этот стих покупали? — спросила Лиза.
— Покупали, но реже, чем мужчины.
— И сколько ты с них берешь? — спросил я.
— Немного дешевле, как и в случае с тобой, если захочешь.
— Несмотря на то, что я не женщина?
— Не женщина, но зато мой школьный товарищ. И у тебя есть жена.
При этих словах Лиза обняла меня и шепнула мне в ухо:
— Купи мне, ну пожалуйста, купи мне!
— И во что бы мне это обошлось, если со скидкой?
— Обошлось бы в пару тысяч евриков.
— Две тысячи евро за один стих?
— Это вообще недорого, с учетом их действия. И имей в виду, это, как я сказал, специальная цена, только для тебя. Другим — дороже. Ну, по рукам?
— Спасибо, нет. Ты как мой школьный товарищ мог бы мне это чудо уступить и бесплатно. Шепни на ухо — и готово!
— Не может быть и речи, даже не мечтай.
— Признавайся, это розыгрыш.
— Разумеется, розыгрыш. На самом деле все гораздо эффективнее. Если женщина шепнет тебе это заклинание в момент поцелуя, это значит, что она хочет иметь от тебя ребенка и что она его обязательно зачнет. Это заклинание называется «Улыбка Кибелы», а ты — хочешь верь, хочешь не верь.
— Купи! Купи мне «Улыбку Кибелы»! — опять ворвалась в наш разговор Лиза Свифт, но я отвечал на ее мольбы молчанием.
Тут Теодор резко сменил тему.
— А чем ты сейчас занимаешься? По-прежнему пишешь романы? — спросил он меня.
— Разумеется, пишу романы, и ты это прекрасно знаешь.
— Я должен тебе кое-что сказать. Раньше твои книги были лучше.
— Пусть это тебя не волнует. Нечто подобное говорили и Байрону.
— Что говорили Байрону? — пожелала узнать Лиза.
— Венецианцы уже столетиями говорят о своем городе, что раньше он был лучше. В начале девятнадцатого века кто-то из них сказал это Байрону. А он ответил: пусть вас это не волнует, сейчас Венеция прекрасна по-новому.
— В твоих книгах я ничего не понимаю.
— А зачем там что-то понимать? Мои книги как шведский стол. Берешь что хочешь и сколько хочешь, с какой стороны стола ни начнешь. Я предложил тебе свободу выбора, а ты растерялся и от изобилия, и от свободы, как буриданов осел, который издох между двумя охапками сена, оттого что не мог решить, с какой начать.
— Я имею в виду не только тебя. Я говорю о профессии писателя вообще. Сегодня ты и такие, как ты, не нужны. Ты динозавр. Максимум, чего ты в настоящий момент можешь достичь в литературе, это написать роман, который будет похож на пересказ эпизодов реалити-шоу. То, что в восемнадцатом и девятнадцатом веке было любовным романом, сейчас превратилось в передачи на порноканалах, где можно узнать, что находится внизу, под одеждой, когда из всей одежды на мужчине только женщина. Зачем мучиться над книгой, если всё предлагают увидеть живьем? Кроме того, сейчас в моде бездари. И писатели больше не используют свой литературный дар, когда пишут, поэтому нельзя установить, есть он или нет. Это вам, несомненно, удобно, но читателям не нравится, поэтому они вас и бросают. И тебя, и всю вашу писательскую братию…
— Что касается меня, то я люблю книгу, которую можно взять с собой в кровать или на отдых, люблю получить в романе полупансион продолжительностью в пятнадцать дней по умеренной цене, — включилась в обсуждение литературы Лиза Свифт.
Тут я встал, решив, что пора собираться, тем более что от сидения на пледе под деревом у меня разболелись ноги. Прощаясь, я еще раз обратился к Теодору:
— Что касается твоих заклинаний, то должен сказать тебе, что они гроша ломаного не стоят, если их не скомбинировать кое с чем еще.
— С чем? — спросила Лиза, в то время как Теодор загадочно молчал.
— В Турции считается, что такие заклинания нужно сочетать с мудрой водой, только тогда можно добиться полноты действия.
— Той самой водой, которую я привезла тебе в подарок? — удивилась Лиза.
— Вот именно. Но это еще не все. История о мудрой воде и твоем волшебном стихе, дорогой мой Теодор, начинается много веков назад…
При этих словах Теодор резко встал, чрезвычайно учтиво распрощался с нами и удалился, унося свою тайну и свое одеяло…
Когда мы остались вдвоем, Лиза отвела меня в ближайшую корчму, усадила за столик на террасе, взяла за обе руки и, заказав кофе, решительно потребовала:
— Выкладывай. Немедленно выкладывай все, что знаешь и о чем умолчал.
— О чем это я умолчал?
— Ты мне ничего не рассказал, а знаешь все. Ты знаешь даже, после скольких шагов человек остается один… Почему перстень не реагирует на тебя? Только на тебя?
— Не знаю. Но у меня есть два предположения.
— Put the case! — отрезала Лиза. — Предполагай!
— Как-то раз, когда я был в Африке, нас повезли на экскурсию в селение к берберам, и там всем нам гадала колдунья с живой змеей на шее. Когда пришел мой черед, она посмотрела на мою ладонь, заглянула в ухо и бросилась в бегство.
— Что это значит?