люди. Да, им можно приказывать. Но нельзя считать их безответными скотами.
Это… неправильно.
— Да пошевеливайся ты! — дворянин замахнулся плеткой.
— Да, господин.
Ирма не успела остановить дворянина: тот нанес удар…
Промахнулся по не вовремя поклонившемуся крестьянину, подпруга лопнула, и дворянин рухнул на землю, сопровождаемый смехом своих товарищей.
Вот так… — подумала Ирма, — дворяне и крестьяне. Одни — наглые и считающие, что им все позволено (она помнила свой опыт переодевания в крестьянку), другие — тихие и безответные, ничего не желающие видеть кроме своего зерна, как… некоторые.
Крестьяне и дворяне. И Рудольф.
Что же ему ответить?
Ирма проехала мимо поднимающегося с земли дворянина, глубоко задумавшись, поэтому даже не улыбнулась.
Крестьянин низко поклонился ей. Может быть, он улыбался, понять этого было нельзя.
Лицо крестьянина скрывала большая широкополая шляпа.
По пыльной дороге, мимо сжатых полей и скошенных лугов, ехала повозка, запряженная двумя серыми волами. Правого звали Налево, а левого — Направо.
Якоб лежал на повозке, смотрел в небо и думал. Под его головой лежали два мешка с волшебным ксенотанским зерном, колос которого занимает всю соломину сверху донизу.
Король не обманул.
Хотя, конечно, нужно еще посадить зерно, дождаться, пока оно вырастет и тогда только можно будет точно сказать, соврал король или нет. Вот только заниматься этим Якобу не хотелось.
Прав, трижды прав был старый Ганс, когда оставил младшему сыну в наследство только повозку с волами.
Пропутешествовав через полкоролевства, побывав в столице, сразившись с нечистью, встретившись с самим королем, Якоб понял, что спокойная и размеренная крестьянская жизнь не по нему.
Не то, чтобы ему нравились приключения — для них Якоб был слишком спокойным и флегматичным — ему нравилась дорога.
Кто-то растит ксенотанское зерно, а кто-то — его ищет.
Якобу понравилось странствовать.
Он отвезет зерно братьям — вот обрадуются — и отправится дальше, за новой мечтой. Может быть, потом он остепенится и осядет, заведет семью, детей. А пока — дорога.
Ведь столько всего на свете интересного…
Нет, Ирма не смогла бы быть с ним, а он — с ней. Они слишком разные.
Якоб лежал на повозке и смотрел на облака, проплывающие над ним. Вот это похоже на огромную гору, это — на дворец… Это — собака, это — кувшин…
А это — перевернутое лицо Лотты.
— Спишь?
— Нет. Просто лежу.
Девчонка увязалась за ним. Чем-то ей, наверное, приглянулся спокойный парень, которого Лотта и видела-то пару раз. Как Якоб не объяснял, что у него нет ни дома, ни земли, что он собирается отправиться в путешествие — Лотта не отставала. Она была готова жить в палатке, ночевать у костра, лишь бы вместе с ним. В конце концов Якоб согласился.
Лотта своей бесшабашностью напоминала Фукс, разве что без злобы и грубости, без ненависти к людям. Может, и правильно, что она поехала с ним. Вдвоем веселее. Тем более, Якоб чувствовал, что Лотта не станет жаловаться на тяготы пути.
Живость и активность девчонки будут хорошим дополнением к спокойствию и неторопливости Якоба. Они разные, но они похожи.
Вместе они составят отличную пару.
Якоб улыбнулся про себя. Пару? Пока они еще просто друзья, но судя по взглядам Лотты…
Девушке надоело смотреть на Якоба сверху вниз, она ловко перепрыгнула через него и прижалась горячим боком к парню. Обняла его руками.
— Лотта… Что ты там затеяла?
— Ничего, — промурлыкала девчонка, — здесь слишком светло. Я подожду ночи…
Показалось ли Якобу или волосы Лотты на самом деле сверкнули огненной рыжиной, а глаза на мгновенье стали сиреневыми?
— А ту золотую пуговицу, — прошептала она, — я тебе когда-нибудь припомню. Конец.
