И вот сороковой день. Субботняя литургия. Панихида. Милостыня.
На поминках к нему подошла девочка и без всякого предисловия сказала: «Я Оля из сорок второй квартиры. Меня дядя Иннокентий в храм водил. Я сегодня ночью видела дядю Иннокентия. Он в белой одежде летел над морем огня. Его под ручки держали ангелы. Он был спокойным и даже мне улыбнулся». И ушла. Вот сказала — и ушла.
Молитва. Ночь. Ничего…
Потом были сорок первый день, сорок второй…
И вот, когда Петр уж совсем успокоился. Когда исповедался в дерзости на молитве… Когда перед сном от сильной усталости вместо обычного правила «на сон грядущим» едва осилил сокращенное Серафимовское правило для трудящихся монахов… Когда провалился в глубокий вязкий сон…
Вдруг среди ночи проснулся и вышел на балкон. Здесь было так светло, будто горела яркая лампа дневного света. Ослепнув, Петр отвел глаза и проморгался. Метнул взгляд на сизое небо в светло-серых облаках, на мелкие, как пыль, звезды. Когда ослепление прошло, он снова посмотрел на свет в дальнем конце балкона. Там стоял Иннокентий в белой рубахе до пят и мягко, смущенно улыбался.
— Ты был настойчив в своей молитве, и вот я здесь. Благодарю тебя за поминовение, брат.
— Как ты? Где ты? Как там? — шептал Петр, как безумный.
— Меня спасла моя болезнь и ваши молитвы, — пропел Иннокентий красивым баритоном. — Здесь так хорошо, так красиво! Ты не представляешь, как здесь светло и ароматно!
— А как отец, мать?
— Мы вместе. У нас здесь просторный дом. Вокруг сад. Помнишь, как мы с тобой представляли райский сад?
— Это когда были в Дивеево? После молитвы на Канавке?
— Да. Здесь такие красивые сады… Здесь все светится, звучит и благоухает. Нет, это невозможно представить живущему на земле. Прости… А ведь это даже не Царство Небесное, мы находимся в преддверии рая.
— Ты проходил мытарства?
— Да, — потупил он взгляд.
— Страшно?
— Когда за тебя молятся, когда рядом Ангел — нет. Но один вид этих… нечистых… гнусен. Умоляю, Петр, скажи всем, кому сможешь, чтобы спасались. Все остальное пыль и прах. Главное — это спасение души.
— Скажи, Кеша, страшно умирать?
— Нет. Это как потерять сознание. Раз — и душа свободна. А потом она стремится к Спасителю. О, как она тянется к Создателю своему! Помнишь плач старца Силуана? Как он описывал, так и стремится душа ко Христу — ненасытно, радостно, жадно. Здесь понимаешь, насколько все во вселенной живет Спасителем. Он — такая любовь, такой свет!.. Другие
Они живут среди обычных людей и внешне почти ничем не выделяются. Разве что взглядом, устремленным вглубь…
Они ходят по земле, но ни земля, ни ад преисподней не владеют ими. Как все люди, они переживают сумрак вечера и тьму ночи. Но мрак отступает от них, потому что они носят в себе свет неизменно. Как свеча на ветру, огонь в них то умаляется, то вновь разгорается в полную силу. Но ничто не может погасить того огня, потому что он пришел из вечности. Ведь ничто временное не может победить вечного.
Их земные тела с возрастом слабеют, но дух крепнет. Ни физической, ни умственной силой они не блистают. Но при этом мудрее всех, потому что их разум и сила происходят от Всемогущего. Они приходят к свету каждый в свое время и приносят с собой уродство и печать тьмы. Но от благодатного света печать стирается, души и лица их просвещаются и обретают красоту. Они не пользуются услугами телохранителей и охранных систем. Но они защищены от зла, как никто из царей и богачей.
Как люди они ошибаются, но всегда из любых ситуаций выходят победителями. И даже ошибки и промахи помогают им побеждать.
Они, как все, страдают от зла. Но ангельское утешение и небесный покой согревают их, как весеннее солнце.
Всем существом они стремятся в Небеса. Земные дела они тоже подчиняют этому «единому на потребу». Глину земли они обжигают огнем покаяния и строят из этих камней храмы и дворцы небесного рая. Они обладают такими богатствами, что не снились и царям. И сокровищ этих никто не может отнять. Ни огню, ни ворам, ни чиновникам — их богатства не доступны.
При тех возможностях, при той могучей помощи, которые они
