боли в сердце. Иногда его тихая жена тетя Аня приходила к нам позвонить по «03» и вызвать «скорую помощь»: «хозяин помирает». Иногда мама посылала меня в магазин купить им хлеба и молока. Тогда я заходил к ним, а Николай Васильевич предлагал о чем-нибудь поговорить. Сначала мне это давалось с трудом: в их доме, пропахшем лекарствами и кошками, я чувствовал себя неуютно. Но потом мы подружились, и я часто приходил к нему посоветоваться. Он умел ответить на любой вопрос понятно и спокойно.
На этот раз, как всегда, Николай Васильевич встретил меня с улыбкой. В его желтых зубах тлела папироса. Грубоватое лицо с глубокими морщинами и высоким лбом иногда искажала гримаса боли. Он, сильно хромая, прошел впереди меня в комнату, нацедил мне чайного гриба из трехлитровой банки и сел к столу. Я сел напротив, жадно пил кисло-сладкую водичку и наблюдал, как внутри стакана плещутся волны.
— Что, Андрюша, влюбился? — раздался хриплый голос снаружи моей акватории.
— А откуда вы знаете? — удивился я, опустив стакан.
— Заметно. Когда человек влюбляется, на его лице уживаются счастье и горечь. Только любовь умеет эти два чувства соединять.
— Вы думаете, это плохо?
— Нет, соседушка, нормально. Что за человек, если он не любит? Так, головешка…
Он прикурил новую папиросу и вздохнул: «Когда-нибудь эта зараза меня погубит». Потом вскинул на меня усталые глаза и спросил:
— Ты видел мою старуху? Можешь себе представить, что эту старую развалину я любил всю жизнь. И сейчас люблю. Господи, как она будет жить без меня?..
Он тяжело дышал, в повисшей тишине мерно тикал будильник, за окном кричали футболисты. Я не знал, что ответить, только смотрел на старика и молча жалел его. Потом кашлянул и спросил:
— У меня это в первый раз. Я не знаю, что делать.
— Терпи и не расстраивайся. Мне кажется, ты такой мальчик, такой человек, что тебе на роду написано любить и страдать. У тебя сердце живое.
В хорошую погоду нас из детсада выводили в парк на берег реки. Там сохранились замечательные уголки дикой природы. С пригорка открывался просторный вид на пойму реки. Мы со Светой любили сидеть там и наблюдать за кораблями, идущими по реке; за облаками, плывущими по небу; за птицами, летающими в синей высоте. На этой горе воздух был свежим и упругим, как парус; ветер солнечным, трава сочной и цветы благоухали необычайно сладко. И мы становились легкими, готовыми в любой миг сорваться и взлететь ввысь.
— Как это все красиво! — вздыхала Света. — Ну почему у людей так не получается? Почему люди все делают грубо?
— Может, потому, что они лучше и сильнее нас? — произнес я.
— Кто они? — прошептала она.
— Те, кто это создал, — показал я рукой на реку, небо и облака.
— Откуда ты знаешь, что это кто-то создал? — Девочка смотрела на меня сбоку, но ее взгляд все время проникал куда-то глубоко мне в грудь.
— Ниоткуда. Просто знаю и все, — опустил я голову, потому что не умел еще отвечать на такие вопросы. И думал я тогда не головой, а как мне потом объяснили, сердцем.
— И почему мы не летаем? — Она глядела на полет стрижа.
— Летаем, — уверенно ответил я. Но потом смутился и добавил: — Ну, глазами… Еще, там, во сне…
— Андрюш, ты ведь что-то скрываешь, — заговорщицки протянула она. Я промолчал. Мне пока нечего было сказать.
Как-то субботним вечером в детсад приехал папа Светы. Мне он показался иностранцем: загорелый красивый блондин в светлом костюме, вежливый, мудрый и добрый. Он вышел из большой белой машины. Вокруг него сразу собрался эскорт из воспитательниц, девочек и мальчишек. Он каждому что-то вежливо и значительно отвечал, а сам искал глазами дочку. Света, увидев отца, просияла, взяла меня за руку и повела к нему. Я оторопел от неожиданности.
— Вот, папа, этот мальчик — мой друг Андрюша.
— Добрый вечер, Андрей, — протянул он руку и солидно пожал мою вспотевшую ладонь. — А меня зовут Олег Иванович. Что же ты не заглянешь к нам в гости?
— Как-то все некогда… — промямлил я. Вообще-то меня никто и не звал.
— Заходи, пожалуйста, я тебя приглашаю, — улыбнулся он, прочитав мои мысли.
— Хорошо. Обязательно зайду. Спасибо.
