Я не могла согласиться с Джейми, что любой потенциальный биограф Веры обратится ко мне с той же вероятностью, что и к любому другому. Во-первых, я не думала, что такой биограф меня найдет, поскольку после смерти Веры дважды меняла фамилию. А во-вторых, я приходилась ей всего лишь племянницей, в то время как еще живы ее сын, муж и сестра. Хелен достигла того возраста, когда сама жизнь становится хрупкой, когда каждый день воспринимается как подарок, на который ты все же надеешься, когда понимаешь, что у тебя нет будущего, о котором можно говорить. Память о текущих событиях у нее ослабла, но воспоминания о прошлом остались яркими, а что касается проницательности, то я не знаю ни одного человека — любого возраста, — кто мог бы сравниться с ней. Тем не менее, когда Хелен сказала, что скоро мне придет письмо с просьбой о встрече, я не восприняла ее слова всерьез. Этот писатель, мужчина по имени Дэниел Стюарт, вероятно, задумал написать книгу о Вере и обратился за информацией к Хелен, но меня — я в этом не сомневалась — он проигнорирует. Как бы то ни было, Хелен клялась, что не называла ему моего имени. Может, это Джейми?
Стюарт — довольно распространенная фамилия. За прошедшие годы я, наверное, встречала многих Стюартов и Стьюартов, но, увидев подпись в конце письма, почему-то подумала о Марии Стюарт, сцены из жизни которой разыгрывали мы с Энн, а также о том, что Гудни-холл был спроектирован Стюартом, чем Иден и Тони всегда гордились. К письму прилагалась книга: «Питер Старр, или Непонятое убийство», выпущенная издательством «Хайнеманн», стоимостью девять фунтов и девяносто пять пенсов.
На бланке был указан лондонский адрес, недалеко от нас, по другую сторону от Кромвель-роуд.
«Дорогая миссис Северн, — писал Стюарт. — Вероятно, вы уже слышали от других о моем намерении заново проанализировать дело Веры Хильярд. Ваше имя и адрес мне сообщил ваш кузен Фрэнк Лодер Хиллз; сам он, однако, не пожелал делиться воспоминаниями…»
Разумеется, Фрэнсис. Исключительно ради того, чтобы доставить мне неприятности, подумала я, а затем — как предположил муж — подать в суд на меня и Стюарта, если Фрэнсису покажется, что мы его оклеветали. Далее Стюарт писал о своем ощущении, что Вера была осуждена несправедливо. Очевидно, он специализировался на переоценке дел об убийстве, рассматривая их заново, с точки зрения того, кого он называл злоумышленником.
«Мистер Джеймс Рикардо, проживающий во Флоренции на Виа Орти Орчелари, любезно поделился со мной своими детскими воспоминаниями. Мистер Энтони Пирмейн в настоящее время находится на Дальнем Востоке, но…»
На Дальнем, на Дальнем… Географический трюизм из газет, радио и телевидения, увидев или услышав который я каждый раз вспоминала о том, как в утро казни Веры отец читал вслух — невыразительным, монотонным голосом птицы майны. «На Дальнем…» — произнес он, сложил газету и умолк.
«Миссис Хелен Чаттерисс уже поделилась своими воспоминаниями, а мистер Чед Хемнер обещал рассказать мне о собственных впечатлениях. Плохое здоровье заставило его отказаться от намерения самому написать биографию Веры Хильярд».
«Если вы соблаговолите прочесть мою книгу о Питере Старре и если вас удовлетворят мои способности к такого рода расследованиям, я бы хотел прислать вам копии черновиков первой и второй главы. Первая глава посвящена самому убийству. Я понимаю, что в тот момент вас не было в Гудни-холле, и поэтому вы не в состоянии оценить точность описания. Из всех очевидцев в настоящее время жива только миссис Джун Стоддард, но ее воспоминания о том событии — как она сама призналась — весьма расплывчаты».
«Однако моя вторая глава ставит целью познакомить читателя с историей семьи начиная с вашего прадедушки, Уильяма Лонгли. Ваше подтверждение этого рассказа, а также любые исправления, которые вы пожелаете сделать, окажут мне неоценимую помощь. Вы увидите, что я опирался в основном на письма, имеющиеся в распоряжении миссис Чаттерисс и семьи Хаббард, а также — в определенной степени — на информацию о Вере Хильярд из книги Мэри Гоф-Уильямс „Женщины и смертная казнь“».
Письмо обрывалось внезапно. Как будто Стюарт понял, что увлекся и начинает рассуждать так, словно я уже одобрила его идею и согласилась сотрудничать. Ужасно не люблю читать книгу с определенной целью. С тех пор, как мне приходилось это делать, прошло много лет, и в те времена — когда произошло убийство в Гудни-холл — книги, которые я была вынуждена читать, казались мне стоящими; это была настоящая литература, лучшее из всего написанного. Что я могу сказать о произведении Стюарта? Неплохая книга, совсем неплохая, написанная простым и понятным языком, без вымышленной сенсационности. В жизни Старра — как и в жизни Веры — хватало сенсационности, и в преувеличениях не было нужды. Тем не менее я не дочитала книгу до конца; смысла не было, потому что я уже поняла, каким будет мой ответ на письмо — положительным. Я прочла достаточно, чтобы сделать вывод и надеяться, что автор будет деликатен, не слишком резок и поймет, что такое невыносимое бремя любви.
Она вернулась в мою жизнь после отсутствия, длившегося почти треть века. Хелен и Дэниел Стюарт вернули ее мне, и теперь она здесь, у меня, стеснительная гостья, какой всегда была, когда ночевала в чужих домах. Я живо представляла ее: не Веру с фотографий из «шкатулки», юную, чистую, с открытым взглядом, а мою худую, нервную, придирчивую, часто нелепую тетю, с ее странной, ни на что не похожей привычкой — такой же бессознательной, как взмах руки у Джейми или нервный тик, — вдруг прижимать ладони друг к дружке и опираться на стиснутые руки, словно ее терзает внутренняя боль. За прошедшие годы воспоминания о ней не раз приводили меня в самую маленькую, не используемую спальню, где стоял «сейф», заставляли поднимать крышку и еще раз перебирать содержимое, останавливаясь, чтобы рассмотреть фотографию, прочесть строку из письма или просто погрузиться в ностальгические грезы при взгляде на вещицы, которые отец сохранил на память о своих сестрах.
Что бедная Вера подумала бы о нравственном климате нынешних дней? Я могу представить ее упрямый и недоверчивый взгляд. Произошла сексуальная революция, и мир изменился. То, что случилось с ней и Иден, не могло бы случиться сегодня. И мотив, и само убийство принадлежали тому времени, произрастали из него; сегодня они не только невозможны, но и абсолютно непонятны молодым, если им не объяснить нравственные нормы той эпохи. Вера вернулась ко мне, присутствовала в моем доме, словно призрак, видимый лишь одному человеку, лишь тому, кто проявляет интерес, и поэтому я попыталась кое- что рассказать своей дочери, попробовала просветить ее.
— Но почему она не… — перебила меня дочь. — Почему она не сказала ему? Почему просто не жила с ним? Почему хотела выйти за него замуж, если он так к ней относился? — И еще: — А что с ней могли сделать?
В ответ я лишь растерянно пробормотала:
— Тогда все было иначе.
Действительно, иначе. Знает ли Стюарт, тоже молодой человек, до какой степени иначе? А если нет, поверит ли мне на слово? Или я сама пойму — когда, скорее всего, начну размышлять, сообщая ему голые факты, исправляя очевидные ляпы, слегка погружаясь в воспоминания, но все время, раздумывая о реальной книге, — что пленка с записью Вериной жизни проигрывается только в моей голове?
3
Дело сделано — они схватили Веру, отобрали нож, который она хотела направить на себя, связали ей руки. В самый последний момент Джейми увели из комнаты. Плакал ли он тогда? Может, кричал и звал мать? Никто никогда не говорил об этом, словно миссис Кинг подхватила какое-то маленькое бессловесное существо, ошеломленное и растерянное, — хотя, возможно, именно так и обстояло дело. Стюарт все правильно описал — все, вплоть до Вериной одежды, сшитой из одеял и сохранившихся довоенных вещей, вплоть до фриза в детской и даже до брызг крови, попавших на сине-белый коврик и блестящую каминную решетку.
Насколько мне известно. Как верно заметил Стюарт, меня там не было.
Я видела, что суть этой загадки он излагал в разговорном стиле, повторяя общепринятую версию.
