как на реку смотреть. На Волгу. На Миссисипи. Нет, скорее Ганг, поскольку Толик в какой-то из телепередач слышал, что Ганг – река дико грязная, просто рассадник болезней, эпидемий и всякой чумы. Рассадник, это точно.

Вот взять хотя бы этих пестрых насекомых: раз, два, три, четыре… Вон еще две… И вот… Никаких пальцев сосчитать их не хватит. Стоят, переминаясь с ноги на ногу, прохаживаются, вертя жопами. Стрекозы, етить их мать… Или, скорей, осы. Яркие, ядовитые. Укус болезненный, и, хотя смертельных случаев на Толиковой памяти зафиксировано не было, но жопа от уколов распухнет. Толик пробовал, знает. Раньше эти насекомые в баре «интуристовском» сидели и в фойе и, говорят, отзывались только на пароли. А пароли знали только таксисты. Приезжает в столицу какой-нибудь румын или кубинец, а по дороге из Шереметьева ему таксист шепнет нужное слово. Отработанная схема. Сейчас таксисты не нужны. И пароли не нужны. Проституток здесь немерено. Тучи.

Кстати, говорят, сейчас эти уколы болючие тоже не нужны: выпил одну таблетку – и все дела! И ведь что интересно: ломщики внешторговских чеков, с которыми Толик по молодости тусовался, исчезли в никуда, спекулянты и фарцовщики вымерли, как мамонты, а он и с ними водился; валютчики пропали с тротуаров – вон, обменники на каждом шагу… А «Стрекозы» эти не переводятся, и никогда, наверное, не переведутся… Что у них есть такого неистребимого?!

Он еще раз выглянул на Тверскую – Горького – Ганг. Да, как грязная река, сплошняком усеянная разноцветными листьями автомобильных крыш. Бывает, заходишь в реку, чтобы, скажем, на тот берег перебраться, – бац, крокодил полноги оттяпал. Вот дружок Давыдов, из степей украинских откуда-то, так он прямо здесь, напротив магазина «Подарки», угодил под «Крайслер». Тот, который МХ-300. Огромный и хищный, как настоящий крокодил. Что самое смешное – на пешеходном переходе. На «зебре» прямо. Тоже хотел заработать на малогабаритку в Херсоне, думал, вернется домой бывалый, повидавший – «Москва, а что – Москва?» – настоящий денди… А укатил в общем вагоне с двумястами долларов отступных и кривой ногой.

Нет, и раньше, в советские времена, здесь была война: водилы против пешеходов. Но не в таких масштабах. Это точно. Порядка было больше, а машин меньше – раз. И мощней ста пятидесяти под капотом ни у кого не было. Это два. Лет тридцать назад, чтобы увидеть «Ситроен» или «БМВ», Толик вот здесь, на парковке «интуристовской», пацаном каждый вечер пасся. Их целая тусовка собиралась, «автоонанистов». Он помнит, как какая-то то ли француженка, то ли итальянка ругалась со своим парнем – прямо на парковке, прямо перед ними, пацанами, уж, видимо, сильно он ее припек, – потом швырнула в него косметичкой, села в «Ситроен» свой, хлопнув дверцей, и – рванула так, что асфальт задымился. На «жигуле» этот фокус не получится. И на «Волге» не получится. А сейчас по Тверской такие монстры гоняют… «порши», «ламбы», и с маркировкой «джи-ти» немало машин, поскольку любят русские быструю езду, тут не поспоришь. А там чуть притопил педаль – и в точку ушел. Или в пешехода лоховатого типа того дружка. Вот и ломают таких. И бьются. И…

– Есть! – объявил Толик. – Карамболь…

Он и в бильярд катал немного, дядя Паша учил, если бы не посадили наставника, так и выучил бы… Но сейчас засевшее в памяти слово не имело отношения к бильярду. Просто на светофоре столкнулись две «Волги». Надо же, нашли друг друга! Обычное дело: красный свет, дистанцию никто не держит, вот и въезжают капотом в задницу. Осколки фонарей на асфальте, лужа под радиатором, водители жестикулируют, орут друг на друга матом, из объезжающих машин сигналят: «приду-у-урки!».

– Толик, иди помоги – ванну вынесем! – орет откуда-то Говорящий Попугай. Прозвали так его за большой нос и глупый вид. Да и говорит он мало и коряво, как попугай. Был бы умный – не дергал бы бригадира по пустякам, понимал бы, что такое настоящий москвич! Он с прорабом должен договариваться, когда наряды закрывают, а сейчас и отдохнуть имеет право, пока все эти херсонцы и тьмутараканцы приближают эру развитого капитализма. Вот такие дела. Нет, Толик нормально к ним относится, к херсонцам этим несчастным. Бровь не выгибает и, если что, – всегда поможет рублем. Или даже двумя. Уж очень микроскопические они фигуры в этом городе. Даже не бактерии, а – палочки, атомы, пыль. На их фоне Толик сам себе порой кажется… Целой амебой, о! Умудренным. Повидавшим. «Москва – а что Москва-то?» Плюнуть и растереть.

И Толик плюнул с высоты восьмого этажа на проплывающий внизу поток скверны. В этот момент кто-то из херсонцев за его спиной удивленно произнес:

– Ух ты! А это еще что за хрень?

* * *

Босой, взламывая паркет, дошел до стены и поддел гвоздодером плинтус. Под плинтусом лежала плоская пластиковая коробочка. Когда-то, в советские времена, в таких привозили польские спички с девочками без лифчиков на стереокартинках. Картинки на коробочке не было. Босой присел и протянул руку, но тут же брезгливо отдернул: в коробочке зияли два отверстия, а в отверстиях было полно хитиновой тараканьей скорлупы. И все в черных точках. Бр-р.

– Там написано что-то не по-нашему, – сказал зоркий Суржик.

– Где? – недоверчиво повернул голову Босой.

Лет двадцать назад, если бы на коробке обнаружился какой-нибудь завалящий лейбл, эту коробочку голыми руками из распоследнего дерьма достали бы, как сокровище. Но Босой такого не помнит – другое поколение, другие ценности.

– Дай-ка.

Толик оторвал кусок обоев и, поддев коробочку, приподнял ее. И сразу все стало ясно.

– Ультрамайкро, – прочитал он. – Майд ин Ю Эс А…

– Гля, как по-английски шпилит! – восхитился Демид. – Где ты так наблатыкался?

Толик нахватался вершков, когда терся с ломщиками валютных чеков, но вдаваться в эту тему не хотел, он только отмахнулся и, заметно напрягаясь, прочел дальше:

– Тайп «Б»… Лау нойс…

Его сморщенный лоб покрылся каплями пота.

– И что это все означает? – полюбопытствовал Суржик. Он явно был рад перерыву в работе.

– Означает, что это магнитный носитель, – разъяснил опытный Толик. Он явно гордился собой. – Кассета, по-нашему. Музыка.

– Так музыка ж на дисках, – возразил Суржик.

– Дурак ты. Это сейчас на дисках. Не всегда же так было.

– Так там Шаляпин какой-нибудь, значит.

Бригада дружно заржала. Шаляпин – это прикольно.

Всем захотелось послушать Шаляпина (особенно неистовствовал по этому поводу Суржик). Демидов плеер отпадал, поскольку он, как и положено современной технике, проигрывал ДВД-диски. Кто-то сбегал в соседнюю бригаду, где у мужиков был древний кассетный магнитофон. Попробовали – оказалось, что кассета слишком мала для него. Толик, интеллектуальное превосходство которого теперь стало несомненным, вспомнил про телефонный автоответчик: там работают такие же крохотные микрокассеты. На нижних этажах, где еще не успели демонтировать телефоны, он нашел раскуроченный «Панасоник» – в середине девяностых такие аппараты гордо именовали «мини-АТС». Толик взял его у электриков под честное слово и вернулся к своим.

Бригада закурила и расслабленно уселась прямо на пол, ожидая, когда из динамиков польется высокое искусство. Но Шаляпин молчал. Полминуты они слышали лишь громкий треск и шелест. Толик решил, что вставил кассету не той стороной и поднялся, чтобы проверить, но тут в комнате раздался плоский и приглушенный голос:

Когда же, наконец, восставшиОт сна, я снова буду – Я,Простой индеец, задремавший…

Окончание строфы потонуло в новом взрыве дружного регота.

Почему индеец задремал, и с какой причины его заплющило, никто так и не узнал. Когда рогот поутих, Суржик заметил, что это еще прикольней Шаляпина. «Сейчас опять про Стрекозу будет, – сказал Пивняк. – Или типа того…» Демид высказал предположение, что это – Пушкин. Босой ответил ему, принужденно зарифмовав «Пушкин» с нецензурным словообразованием. Может, это Лермонтов, сказал на это Суржик. Босой открыл рот, чтобы нецензурно зарифмовать слово «Лермонтов», но его перебил Толик:

– Тихо!

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату