обмякли, словно заснули.
Так же молча сошла на берег и команда «Мартина Лютера» под предводительством капитана Сталвина, на борту остались лишь два-три человека. Даже ветер не дул, так что когда они выбрались на гальку и подошли к краю джунглей — чему-то вроде заросшей лужайки, Джон уже обливался потом. Он огляделся, чувствуя себя не в своей тарелке: ему подумалось, что здесь тихо, как на кладбище. Тут Джон заметил каменный крест.
— Это кладбище, — вырвалось у него.
— Что? — обернулся капитан Сталвин.
Джон указал на крест. Все остановились, огляделись и поняли, что бугорки и холмики среди лиан и высокой травы — это разбросанные по зарослям могилы, а развалины без крыши неподалеку — это, наверное, часовня.
Джессап вышел вперед и сорвал с каменного креста плотную пелену вьюнков. На кресте была пространная надпись. Джессап немного знал испанский и прочел:
— «В память Алессандро, рожденного в язычестве, но в конце дней своих принявшего Христа. Он был лучшим христианином, чем его господа».
— А вот другой, — сказал Купер и расчистил еще один камень. Это оказался крест, увенчанный грубо высеченным черепом.
Джессап наклонился поближе и прочел:
— «Диего, ставший верным христианином. Претерпел муки ада еще на земле и теперь с миром пребывает в райских кущах. После Страшного суда его хозяева, охваченные адским пламенем, будут молить его дать им хоть каплю воды».
Пираты медленно шли по поляне, внимательно читали надписи и через каждые несколько шагов обнаруживали все новые могилы. Джон заметил, что чем дальше, тем крупнее и грубее становились надгробия. Джессап читал одну надпись за другой:
— «Бальтасар, смиренный христианин, которого предали и обрекли на смерть христиане, не заслужившие называться таковыми. Покинул сию юдоль скорби всего одиннадцати лет от роду. Ангелы вознесли его на небеса. Дьявол утащит в преисподнюю его хозяев».
— «Хуан, смиреннейший из христиан, без единой жалобы терпевший бичевание и за покорность свою оставленный умирать в час скорби. Бог видит все! Братьев Клаверия ждут все ужасы ада».
— «Нарсисо, причастившийся священных таинств и тут же сменивший пот и страдания этого мира на Царствие Небесное. Перед смертью он невыносимо страдал. У меня не осталось ничего, чтобы утешить его. Будь они прокляты оба, лживые, бессердечные змеи!»
— «Здесь лежит Франсиско. Благодарение Богу, ушел он быстро и под конец ослеп. Душа его пребывает с Господом. Чьи пути неисповедимы».
— «Тимотео, христианин. Господи, как ты допустил это?»
Когда пираты подошли к последнему камню — огромной грубо обтесанной плите, буквы на которой были вырезаны как попало, — Джон поставил на нее ногу, завопил и рухнул, уронив саблю. Джессап с Бисоном подхватили его и вытащили из разверстой могилы — а это была именно она, затянутая какими-то побегами.
Тем временем Перкин осторожно перешагнул могилу и очистил надгробие от вьюнов.
— А тут что написано?
Джессап повернулся и посмотрел на камень:
— «Брат Касильдо Фернандес Молина. Путник, сделай доброе дело, засыпь мои кости землей — пусть они упокоятся, как упокоятся когда-нибудь и твои. Я свидетельствую о вероломстве дона Эмидио Клаверия Мартинеса и дона Бенесио Клаверия Мартинеса. Они предатели пред лицом Божиим. Пусть они страдают и умирают в муках — подобных тем, на которые они обрекли нас, покинув на этом острове. Я свидетельствую против них. Я — орудие Господа в…»
Крупные, широкие, злобные заглавные буквы упирались прямо в край камня.
— Могила-то пустая, — заметил Перкин, заглянув внутрь.
Воцарилась тревожная тишина — все задумались.
— Может, он не умер, а спасся, — предположил Джон.
Капитан Сталвин пожал плечами:
— Живой или мертвый, он нам не враг. Мы же порешили одного из них. Это ведь суд Божий, так? — Он повысил голос. — Дон Бенесио — он es muerto![6] Понятно?
Никто ему не ответил.
— Мы вспороли ему брюхо! — прокричал Кольер.
— И швырнули его труп в море без единой молитвы! — заорал Купер.
— Ладно, хватит, к черту это все, — оборвал их Бисон и осторожно прошел за могилу к руинам. — Глядите! Часовня.
Это было строение из каменных глыб, не скрепленных известкой, крытое пальмовыми листьями, но за прошедшие годы они упали и валялись теперь повсюду. Грубый деревянный крест тоже упал и лежал, источенный червями, по другую сторону развалин. Вероятно, здесь брат Касильдо устроил мастерскую — повсюду были разбросаны сломанные поржавевшие железные орудия вперемешку с осколками камня.
Пираты некоторое время копались в мусоре и, убедившись, что для них здесь нет ничего полезного, вышли из зарослей, и капитан Сталвин заметил тропу, которая тянулась с берега в джунгли. Тропа терялась в зелени, но тем не менее она была.
— Сдается мне, она ведет к копям, — предположил капитан. — Перкин, иди первым. Прорубай нам дорогу в зарослях.
— И не забывай про монаха, — добавил Купер, боязливо оглядываясь.
И они пошли по тропе, а солнце так и жарило, и звук прибоя становился все тише. Джон на ходу осматривался, подняв саблю и то и дело нюхая свою полоску парусины. Когда-то мать говорила ему, что если переболеешь оспой, то можешь больше ее не бояться, но то было в Хакни. Джону казалось, что здесь привычные правила не действуют.
На тропе было тихо-тихо, если не считать звона и свиста сабли Перкина, который прорубал путь через подлесок. Звуки эти успокаивали, словно музыка, так что все успели расслабиться и буквально подпрыгнули от неожиданности, когда Перкин вдруг завопил и повалился назад на Джессапа.
— Что это?
— Змея, что ли?
— Назад! Назад! — просипел Перкин, побелевший как полотно. — Ловушка!
Все отступили на несколько шагов и разошлись в стороны от тропы, чтобы поглядеть, куда они едва не угодили. Поперек тропы лежали искусно переплетенные вьюны. Когда они были свежими, с большими зелеными листьями, они, вероятно, и правда прекрасно скрывали то, что таилось внизу, но растения давно уже увяли и засохли, и без труда можно было разглядеть, что кто-то выкопал посреди дороги небольшую яму.
— Тут даже синяков не набьешь, — насмешливо заметил Купер, но Перкин трясущимся пальцем показал на бревно, которое лежало поперек тропы, одним концом нависая над ямой. Он едва не поставил ногу на конец бревна. Если бы он так сделал, другой конец поднялся бы. А другой конец бревна…
Онемев все до единого, пираты проследили за взглядом Перкина. Длинное бревно было установлено на обтесанном камне. Если бы оно качнулось, то сшибло бы деревяшку над ним… на которую опиралась другая деревяшка… и так далее — до самой вершины крутой горы, до самой груды каменных глыб, тщательно сложенной так, чтобы при малейшем движении обрушиться на тропу.
— Разрази меня Господь, — выдохнул Купер.
— Хороший он, однако, был каменщик, этот монах, — заметил Джессап с вымученным смешком.
— Но нас он не поймал. Я же говорил — мне улыбнулась удача! — воскликнул капитан Сталвин. — Перкин, тебе полагается двойная доля за острые глаза. Мы пойдем дальше, и пусть каждый, черт побери, глядит себе под ноги и вообще смотрит в оба, чтобы не проворонить еще что-нибудь!
Джон стал думать о монахе, который остался один-одинешенек, когда перемерли все индейцы, и как он, наверно, бродил по джунглям и все сильнее сходил с ума и ставил ловушки на двоих братьев, бормоча латинские слова, потому что ничего у него не осталось, кроме жажды мести. Может, он и сейчас наблюдает
