любите? Про любовь и вздохи на скамейке?
— И Щипачева люблю. И ничего преступного в этом не вижу!..
Лиля надулась.
— Ну что ж,— процедил Клим уличающим тоном.—Теперь мне все понятно.- Он закрыл шкаф.
— Мама, представляешь, Климу нравится Маяковский!..— воскликнула Лиля еще с порога, едва они вернулись в гостиную. При этом ее возбужденно зарозовевшее личико приняло такое выражение, будто она сказала что-то ужасно смешное, и сейчас все расхохочутся.
Взрослые переглянулись. Клим почувствовал, что, пока их не было, здесь разговаривали о них.
— Ничего,— сказала Лилина мама, покровительственно улыбаясь Климу.— Я думаю, с возрастом это проходит...
— Вы думаете, с возрастом люди глупеют? — вспыхнул Клим.— Не все!..
Но Лилина мама была слишком светской дамой, чтобы обижаться на мальчишескую-бестактность. Она. попросту не расслышала.
— Слава богу,— сказала она,— моя дочь воспитана, на Пушкине, она умеет понимать прекрасное...
Надежда Ивановна поспешила совершенно загладить дерзкую выходку Клима: пускай новые знакомые сходят в кино.
«Весенний вальс»... Лиля еще не смотрела этот фильм? Вот и чудесно! Ведь там играет Дина Дурбин!
— Конечно, Лилечка,— не без некоторого усилия согласилась Лилина мама.
Видимо, ей не очень пришелся по душе угловатый и резкий парень.
Получилось так, что только Клима никто ни о чем не спросил.
— Завтра я буду свободна к семи,— сказала Лиля на прощанье.
Из-под полуопущенных черных круто загнутых ресниц на Клима упал короткий, полный загадочного лукавства взгляд.
5
Следующий день оказался из тех, про которые говорят: бывает хуже, но редко.
— Вы меня очень удивили, Бугров,—сказал Леонид Митрофанович, раздавая сочинения.—Вы даже не потрудились озаглавить тему...
Клим получил единицу, Мишка — тройку. «И то с ба-а-альшой натяжкой...»
Зато на геометрии они сделали важное открытие: теорему Ферма нужно доказывать в общем виде, методом неравенств.
Это была идея!..
Ни Клим, ни Мишка не заметили, когда возле них очутилась Вера Николаевна, и оба вздрогнули от ее голоса, скрипучего, как ржавая петля:
— Чем это вы занимаетесь, хотела бы я знать?
Вера Николаевна, классная руководительница, приехала из Ленинграда еще во время блокады, но в ней навсегда осталось что-то от этого слова — блокада — что-то суровое, строгое — и в неулыбчивом, февральском лице с отечными веками, и в тяжелой медлительной походке, и даже в черной облезлой шубе и такой же котиковой шапочке, глубоко надвинутой на лоб. Ее уважали и побаивались. На математике никто не смел пикнуть.
Когда ома в третий раз повторила свой вопрос, Мишка выдавил:
— Занимаемся... Великой теоремой Ферма занимаемся.
И усмехнулся — загадочно и туманно.
Может быть, эта усмешка и рассердила Веру Николаевну окончательно.
— Вы великие бездельники, я вижу,— сказала Вера Николаевна.— Пусть Михеев сегодня на собрании выступит и расскажет всей школе, чем занимаются на уроках наши великие математики!
Михеев был комсоргом.
Он выступил...
Друзья свободно вздохнули лишь на улице, полной весенней кутерьмы.
Но главная неприятность еще таилась впереди.
Клим с угрюмой иронией описал Мишке вчерашний вечер.
— Торичеллиева пустота,— отозвался он о Лиле.
— С ней невозможно ни о чем разговаривать. Если ты не пойдешь со мной, я пропал.
— Нет уж,— отрезал Мишка не без скрытого ехидства.— Мне с этой самой Лилей делать нечего,
Ах вот как? Значит, Мишка полагает, что ему очень интересно с этой дурой, которая, ни аза не смыслит в «Анти-Дюринге»?.. А впрочем...
— Да,— неожиданно сказал Клим.— Коммунисты никогда не были сектантами.— Они несли свое учение в гущу масс. А если человек весь опутан предрассудками своей мамаши,— значит, надо разбудить его сознание. Не так?...
Он сам ощущал зыбкость своих доказательств, но его укрепляло упорное Мишкино сопротивление.
— Ну что ж, буди,— сказал Мишка.
— А ты займешься теоремой Ферма?
— А чем же еще?
— Ты не хорохорься,— виновато сказал Клим.— Думаешь, мне не хочется поскорее доказать эту теорему? Хочется. Только ничего не поделаешь. Надо спасать человека!
И Клим отправился «спасать человека», захватив для начала «Коммунистический манифест».
Три часа спустя он возвращался домой, проклиная и Дину Дурбин, и Лилю, и Мишку, который оставил его одного, и себя самого — за бездарно потраченное время.
Он строго придерживался заранее обдуманной программы. Вручив Лиле «Манифест», он весь путь до кинотеатра излагал ей в самой популярной форме первый закон диалектики.
Но ее не интересовала философия.
Едва в зале вспыхнул свет, Лиля принялась восторгаться:
— Какая игра! И какая она красивая — Дина Дурбин! Ведь правда же — она красавица?..
Вместо ответа Клим сказал:
— Сегодня по радио, передали, что голландцы получили от англичан двадцать истребителей типа «москито».
Он заговорил о Яве. Он надеялся пронять ее хотя бы Явой. Но она выразительно вздохнула, замедлив шаги перед киоском:
— Клим, вы любите мороженое?
Тогда он решил, что сделал все, что мог, и с него хватит.Чертыхаясь, Клим стал в очередь и, чтобы его не заподозрили в скупости, купил мороженого на целую десятку. Оно было жидким и текло по пальцам.
Он сунул испуганной Лиле в обе ладони все шесть стаканчиков и сказал:
— Ешьте. А я тороплюсь. И вообще — я принципиально против провожаний.
Он так и оставил ее посреди тротуара, стремительно свернув в переулок.
«Пусть она подавится своим мороженым»,— думал он и, отчетливо представив, как Лиля давится, поедая мороженое, ощутил злорадное удовлетворение.
Дома он тщательно вымыл руки, прежде чем засесть за теорему Ферма.
Он копался в алгебре до двух ночи, не подозревая, что всего несколько часов отделяет их с Мишкой от полной катастрофы.
6
— Ах ты стерва, ах ты подлюка окаянная! — женщина захлебнулась криком. Бельмо на ее правом глазу полыхнуло белым пламенем. В худой, свитой из синих жил руке она держала тряпку, с которой на недомытый пол сочилась мутная жижа. Ее противница медленно отступала, испуганно взвизгивая:
