— По большому счету мне все равно, — сказал Грязнов. — Кто-нибудь из кабинета министров?
— Ну зачем же? — серьезно сказал Шибанов — Из Администрации Президента. Видал, где у Горла- нова кунаки? Это, считай, чудо, что мы вообще его на цугундер взяли.
— Извини, пожалуйста, извини, генерал, говорить больше не могу. Тошнит меня, понимаешь, тошнит!
Грязнов швырнул трубку.
8
«А, ладно! Уволят, затеют бодягу со служебным расследованием — валяйте, ребята!» — думал Грязнов, пока еще начальник МУРа. Впрочем, без согласования с министром такую экзекуцию над чело веком в его должности и с его заслугами не так-то легко провернуть. А министерство, как назло, опять в ситуации междувластия. Одного министра сместили, другого пока что не подобрали, поставили мес тоблюстителем, то бишь пресловутым и. о., человечка хлипкого и неприметного. Этот на себя ничего не возьмет. А уж громить и чистить золотые муровские кадры наверняка не решится. Так что выше голову, угрозыск! Не смущайся и не дрейфь.
Он снова вышел на связь с теми, кто был на хвосте у последнего «лексуса», замыкавшего кортеж.
За время захватывающих кулуарных бесед кортеж Горланова отмахал почти двадцать километров и оказался теперь уже совершенно в другой части города, почему-то в районе Мукомольного проезда и Шелепихи. Что за черт? В этом бесцельном кружении было что-то в высшей степени таинственное и необъяснимое.
— Двенадцатый, я — Первый! Ответь! Все едут? — запросил Грязнов.
— Первый, — я Двенадцатый! Сопровождаю. Все едут и едут.
— Так... — Грязнов внезапно ощутил отвратительное тянущее чувство где-то в животе, как при взлете самолета или в скоростном лифте. — А ну, стой, Двенадцатый! Ответь, они хоть раз останавли вались? Высаживали кого-нибудь?
— Останавливались много раз — у светофоров, у тротуаров. Но люди из их машины не выходили
— Уверены? Или были сомнительные моменты? Отрывались они от вас, уходили?
— Не было таких моментов.
— Значит, так, — сказал Грязнов. — Их маршрут у вас зафиксирован? Особенно места, где они оста навливались?
— Так точно, Первый! Все данные по маршруту у нас в компьютере — повороты, направления, улицы, номера домов.
— Хорошо, — сказал Грязнов. — Приказываю: немедленно подключайте ГАИ. Пусть они их при тормозят. Дело обычное — проверка водительских прав. Будьте поблизости, на расстоянии одного броска. Главное — не потерять его из виду.
— Понял вас, Первый.
Грязнов задумался. Ну зачем бы им мотаться туда-сюда? Может быть, пока крутились да колесили, ему там в этом «Джимми» внешность меняли по всем правилам гримерного искусства. А что?
А минут через десять Грязнов получил новое донесение.
— Первый! Первый! Только что тормознули и осмотрели «Джимми». Его там нет!
— То есть... как?
— При осмотре в полу джипа обнаружен скрытый люк. Сквозной, сквозь днище.
— Ах, дьявол! — побагровел Грязнов. — Значит, его выпустили из машины прямо у вас на глазах! Вот так «Джимми» с сюрпризом! Лихо! Люк в полу — и все дела. Секунд двадцать за весь номер. Тормознули где-то так, чтоб заранее приготовленный колодец со снятой крышкой оказался под машиной. Вечер, темнота... Он нырнул, и ларчик закрылся. Может, он еще час назад выскочил, а мы все... Эх!..
— Что делать, Первый?
— Что-что! Ничего! Извиниться, улыбнуться, всем вернуть водительские права и прочие документы и взять под козырек. С объекта вас снимаю. Всем отбой!
Грязнов чертыхнулся и с тоской посмотрел в окно кабинета. Вот же денек!
Если они сумели так грамотно и... интеллигентно увести Горланова от преследователей — не хуже, чем в каком-нибудь веселом польском боевике, тихо, без шумовых эффектов и прочей лабуды, — устраивать засады и погони теперь уже не имело смысла. Облавы на вокзалах, проверки в аэропортах, перекрытые дороги — все это было уже ни к чему. Сукин сын ускользнул. Теперь заляжет, зароется в ил, и сколько будет пережидать да отсиживаться, когда рванет из Москвы?.. Это опять же только в кино все всегда складывается наилучшим образом для благородных сыщиков.
Он чувствовал себя невыносимо гнусно — полным идиотом, набитым дураком. Обвели, как стажера! И главное, как теперь сообщить об этом Сашке Турецкому?
9
Весь следующий субботний день прошел под знаком случившегося накануне в Мосгорсуде.
Турецкий не остыл к утру, как рассчитывал Меркулов, но только все сильней, с каким-то мазохист ским сладострастием взвинчивал и растравлял себя, все больше укрепляясь в принятом решении. К тому же и Грязнов не позвонил и не прорезался, оставил в неведении, чем завершилась ночная экскурсия Горланова, сумевшего выбраться «с чистой совестью — на свободу». Да и ладно, какая теперь разница?
Он весь день валялся на тахте, курил и думал, а когда Ирина, чтоб отвлечь мужа, спустилась к поч товому ящику и принесла свежие газеты, просто смял их в шелестящий бумажный ком и молча выкинул за дверь в прихожую и снова закрылся ото всех. А потом позвонил в МУР и узнал, что Горланов, вопреки железным грязновским уверениям, все же сумел сбежать...
Притихшие домашние ходили на цыпочках, боясь потревожить главу семейства, день прошел в давящей тишине, и только уже вечером, после мрачного ужина, Турецкий чисто рефлекторно ткнул на пульте кнопочку включения злосчастного телевизора. И тотчас передернуло от гнусной на
...По широкой улице большого незнакомого города двигалось многолюдное шествие, в котором почти незаметно было старых и пожилых — только юные строгие взволнованные лица. Над ними покачивались как паруса и хоругви рукописные плакаты и российские флаги. Уже привычный, изо дня в день повторяющийся сюжет — лишь менялись названия мест действия: поселков, городов и городков, воинских гарнизонов... Всюду униженные, обездоленные люди-соотечественники бастовали, протестовали, требовали выплат зарплат и отставок больших начальников, объявляли голодовки и становились в пикеты, перегораживали железнодорожные магистрали, зачем-то тащились в Москву и толпились вокруг неприступных и равнодушных правительственных цитаделей...
Заснятая на видеопленку при свете яркого солнца молодежь двигалась по улицам четкими ко лоннами, ребята и девчонки с плакатами и транспарантами подходили и выстраивались перед большим зданием на площади,' но где-то на флангах и в первых рядах уже, кажется, разгоралось что-то нехорошее и опасное, отчего накатывало тревожное беспокойство...
Взгляд камеры перескочил туда, и открылось зрелище завязавшейся потасовки — поодиночке и маленькими группами в разные стороны разбегались молодые парни и девушки с уже порванными плакатами и сломанными транспарантами, некоторые что-то кричали и куда-то возмущенно показывали,