Каюта

знаешь, было все это
Или не было,
И спросить не у кого.
Вернее, можно было спросить,
Только стеснялся:
Еще подумают, что спятил.
Смотрю, как-то напарник входит
Какой-то не такой,
«Ты чего?» – «Ничего».
А потом оказалось,
Что и ему снится примерно то же самое:
Всякая чертовщина.
Тогда и договорились:
Рассказывать и расспрашивать, чтоб узнать,
Что было во сне, а что – наяву.
Входишь и говоришь:
«Слушай, было такое-то и такое?» —
Если нет – значит, сон…

Их готовили для железа…

Их готовили для железа,
Приучали постепенно,
И они привыкли, вросли,
Оно вошло в их существо,
В плоть, между жилами,
Это видно было по походке
И по разговорам, и потом
Они ругали его на чем свет стоит,
Так ругают соседей
Или дожди,
Они готовы были бежать с него куда угодно,
И там уже предполагалось
Жить, жить…
Но скоро оказалось, что без него они не умеют.
Когда железо сгнило, они умерли.
Все.

«– Раз! Два!..»

– Раз! Два! —
Это мы учимся сдергивать автомат
С плеча по хлопку старшины
До совершеннейшей одури.
– Раз! – и уже передернул затвор,
Потому что страшно ночью:
Когда идешь на пост,
Все кажется, что смотрит кто-то
Из-за спины.
Я даже сейчас чувствую,
Когда за спиной кто-то стоит,
Всегда оборачиваюсь и смотрю человеку в глаза.
А во сне до сих пор сдергиваю с плеча
По хлопку старшины:
– Раз! – и уже готово.
Скажи: «Два!»
– Два! —
Я уже выстрелил.

Я когда-то рыл могилу за 20 минут…

Я когда-то рыл могилу за 20 минут
На скорость —
Так мы спорили.
А мы спорили тогда на все подряд,
На всякую ерунду:
Кто проскачет быстрее на четвереньках
Или сильней проорет —
Потому что были курсантами.
А тут убили офицера —
И нас послали рыть.
А когда долго роешь яму
То ничего в ней скорбного нет,
И поэтому мы смеялись, и шутили,
И кидались друг в друга
Комьями глины,
Только когда привезли гроб и родню
И начались всякие крики,
Мы отошли в сторонку и надолго там замолчали.

«– Встать-сесть! Встать-сесть!..»

– Встать-сесть! Встать-сесть! —
Старшина нас тренирует,
Мы не приняли присяги,
Мы не приняли, но знаем,
Что приказы командира
Или просто размышленья —
Все для нас веленье Родины,
А старшина такой же, как и мы,
Только он попал в училище с флота,
А не просто из школы,
И учимся мы с ним в одном классе,
В том самом, где сейчас мы приседаем,
А в ушах у меня ненависть стучит зелеными молоточками,
А потом, через много лет, он бросится ко мне навстречу:
«Саня!» —
А я никак не могу пожать ему руку,
Потому что в ушах все еще – «Встать-сесть!..»

А на пятьдесят шестые сутки…

А на пятьдесят шестые сутки
В автономке
Начинает казаться,
Что все это происходит не с тобой
И люди все какие-то ненастоящие,
А механизмы
Придуманы кем-то.
А потом дотрагиваешься
До кого- нибудь
Случайно,
Чувствуешь тепло —
И отпускает…

На Новый год…

На Новый год
Лейтенанты собрались у Машкина в общежитии
И пили шампанское, как гусары, из горла,
Сидя на краю открытого окна,
Свесив ноги с четвертого этажа,
А потом решили бутылки бить.
– Об чего?!
– Об унитаз!
–  Раз!
Первая же развалила унитаз до основания
В мелкую крошку.
Полгода надоедали соседям:
– Разрешите у вас облегчиться? —
Летом пошли воровать унитаз на стройке:
В городке ведь не купить.
Обратно шли, надев унитаз Сереге Бажену на голову, —
Так просто удобнее.
Так их, с мраморной головой, и взяла комендатура.
Комендант выслушал эту историю и сказал:
– Отпускаю.
А помощнику своему объяснил так:
– Пусть хоть гадят по-человечески…

Двоих размазало…

Двоих размазало
По переборке:
Их послали сравнивать давление
По вдувной —
Там дырку заделывали
Ну и накачали, конечно, отсек воздухом,
А они решили, что через переборочную дверь
У них быстрее получится.
Они летели по воздуху метров десять,
Пока не превратились в паштет, завернутый в ветошь.
Я теперь просто отношусь
К любой смерти,
В том числе и к своей
Собственной.

Девушка в самолете рассказывает…

Девушка в самолете рассказывает о спасательном жилете:
Как надевать, надувать, куда дудеть,
А я вспоминаю, что у нас их называли подосиновиками,
Потому что оранжевые и сверху среди волн хорошо различаются,
Очень удобно собирать.
Трупосборниками.
Потому что через пятнадцать минут в ледяной воде
Сердце все равно останавливается.
У соседей при выходе из бухты всю швартовую команду смыло
Одним ударом волны —
Так они даже ход не сбросили
И не искали.
Зачем?
И так когда-нибудь подберут.

Не знаю, не знаю…

Не знаю, не знаю,
Откуда берется одиночество:
Ты ведь не один,
Ты в море, на корабле,
И здесь еще сто человек —
И все вы всунуты в железную такую
Штуковину,
Полную всяческих каверз,
А она под водой
Крадется —
И одиночество к тебе тоже подкрадывается:
Вот кольнуло вроде, вот еще…
А я знаю, как с ним бороться:
Нужно прижаться к чему-нибудь спиной,
Сильно,
Потому что оно подбирается
Со спины.

Хотения в одиннадцати эпизодах

Хочется каких-то простых вещей:

Во-первых

Хочется, чтоб встал утром и солнышко светит, и чтоб тепло и лето, и чтоб каждый день, как заново родился, чтоб радостно и здорово от того, что радостно.

Во-вторых

Хочется хлеба с маслом и чтоб из рук не вываливался, а если и вывалится, чтоб не маслом на пол, а то потом вечно какие-то крошки выковыривать и всякую ерунду счищать.

В-третьих

Хочется, чтоб с разбегу и в море, а вода теплая и в ней рыбки и прозрачное дно, и чтоб нырнул и красивую ракушку непременно отыскал.

В-четвертых

Хочется искупать красного коня.

Найти его, обязательно красного, потому что другие купали, о чем и свидетельства имеются, а ты еще нет; так вот хочется искупать и чтоб он мягкими губами у тебя с ладони что-нибудь такое собирал.

В-пятых

Хочется кактусов.

Ты вышел – впереди обрыв, внизу море голубое, а до моря тропинка вьется, и вдоль нее они же и растут.

Кактусы.

Мда.

Только не плоские лепешки, а такие огромные желто-зеленые шары.

Колючие-колючие.

В-шестых