остались при мне.
Итак, предположим, начальник вызвал меня к себе и попытался объяснить, чего он от меня хочет. А хочет он пакета. Как бы я поступила? Ну, прежде всего, я постаралась бы изложить задание более грамотно. Грамотная постановка задачи — половина ее решения. Вот, например, начальник мой полчаса экает и мекает, а потом начинает заглядывать тебе в глаза и проникновенно повторять: «Все понятно? Все понятно?» Ладно, забуду про него, и без того тошно. Возьму-ка лучше листок и ручку.
Я села за стол и записала:
«Цель — добыть пакет. Основная проблема — Сергей Бурков».
Потом с удовлетворением перечла свою гениальную запись. Вот она, грамотная постановка! Основная проблема — это не отсутствие ключа от квартиры, как мне казалось раньше. Я решала именно ее и закономерно зашла в тупик. А с профессиональной точки зрения — то есть если смотреть в корень — проблемой является именно Бурков. И решать, соответственно, надо только ее. Но как?
Я покачалась на стуле — дурная привычка — и продолжила:
«Главные характеристики Сергея — жадный и глупый».
Так, кажется, сформулировала Софья Александровна? И я, хотя знала Сергея меньше, была с нею солидарна. Жадный и глупый — это, пожалуй, неплохо. Вот жадный и умный было бы похуже. А глупого всегда можно обмануть. Я ведь — умный человек, правда? А разве умный не в состоянии перехитрить дурака? Я, конечно, ни разу еще не пробовала, однако у меня и нужды в этом не было. А теперь нужда появилась. И я недрогнувшей рукой добавила:
«Способ — обман».
Так, я использовала одно из имеющихся у меня данных. А квалифицированный работник должен бы использовать оба. Поэтому следует закончить так:
«Специфика применения — использование жадности».
Прекрасно! По столь подробной схеме конкретизировать алгоритм решения сумеет даже практикант. И, бережно спрятав листок, я впервые после смерти Софьи Александровны легла спать со спокойной душой.
На следующий день состоялись похороны. Народу на них почти не было — лишь чета Бурковых да я. На поминки меня не пригласили, однако, едва покинув кладбище, я обратилась к Сергею:
— У меня к вам взаимовыгодное предложение. Есть возможность сэкономить на судебных издержках.
— Каких еще издержках? — раздраженно, но не без интереса буркнул он. — Я не собираюсь судиться.
— Судиться собираюсь я. А издержки оплачивает проигравшая сторона. Я проконсультировалась с юристом.
— Подождите! — даже остановился от возмущения мой собеседник. — Да почему это вы считаете, что мне выгодно, чтобы вы экономили на каких-то там ваших издержках?
Я удивленно подняла брови:
— С большой вероятностью это будут ваши издержки. Ведь судиться я намерена с вами.
— Со мной?
— Разумеется. Из-за недостаточной юридической грамотности я полагала, что устное завещание не имеет должной силы. Однако по зрелом размышлении сочла разумным обратиться к адвокату.
Бурков слушал меня, словно завороженный. Так и знала, что канцелярский стиль должен действовать на него безотказно!
— Адвокат дал мне платную консультацию. Оказывается, ситуация является спорной. Ваша жена — прямой потомок, и это говорит в ее пользу. Но в то же время устное завещание было произнесено в присутствии свидетелей, среди которых имелись официальные лица. Кроме того, оформление соответствующего письменного завещания являлось невозможным по причинам медицинского характера. Таким образом, имеет место столкновение интересов. Скорее всего, дело будет разбираться долго. При нынешней загруженности судов, может, и не один год. Однако я согласна и подождать. До окончания разбирательства квартира и дача будут опечатаны, а счет на сберегательной книжке заморожен.
— Заморожен, — медленно повторил Сергей, и я поняла, что рыба заглотила крючок. А теперь бы не переиграть. Я не должна быть уверена в успехе — иначе со мной было бы бессмысленно торговаться.
— Скорее всего, суд вынесет компромиссное решение. Таким образом, наследство будет поделено поровну между мною и вашей супругой. Издержки тоже придется выплачивать пополам. Вот по этому поводу я и пришла. Я не настолько глупа, чтобы платить деньги, которые можно сэкономить. Если не доводить дело до суда, а решить полюбовно, то и издержек не будет. Разумеется, работу по оценке имущества нам придется оплатить, но это обойдется гораздо дешевле.
И, решив вбить последний гвоздь в гроб своего противника, я любезно добавила:
— Я знаю оценщика, который согласится работать по льготному тарифу.
— Но… но вначале вы хотели получить только пакет. Мне он, правда, пока не попадался, но если я его найду… судиться — хлопотное дело. Жаль, что вы передумали. Может быть, вы… То есть я… то есть…
Я ломалась довольно долго, однако в конце концов позволила себя уговорить. Вернее, сделала вид, что колеблюсь. Бурков воспрял духом. Он явно считал, что проявил чудеса ума и сейчас перехитрит жадную, однако, как и все женщины, весьма недалекую особу. Ему даже не приходило в голову сопоставить различные стороны дела. Ведь если б я и впрямь была столь корыстна, никакие уговоры не заставили бы меня отступить от цели, и на пакет, ценный лишь как память о Софье Александровне, мне было бы плевать.
Короче, вскоре я стояла у заветного бюро, а Сергей потел над текстом бумаги, где я отказываюсь от наследства. Люба вела себя тихо, как мышка, и я заподозрила, что кое-какие гены от бабушки она все-таки получила и головой пользуется несколько чаще, чем муж.
Бюро было очень красивым. Из красного дерева, а инкрустировано тоже деревом, однако других пород. Зато конструкция этого антикварного предмета меблировки показалась мне довольно странной. Сплошные ящички — внизу покрупнее, сверху помельче, а посередине нечто вроде фриза с изображением цветочных гирлянд. Вот у моего письменного стола, например, три ящика, так я и то вечно забываю, что куда положила. Как наши предки умудрялись не путаться в таком вот бюро! Наверное, делали наклейки — «деловые письма», «любовные письма», «приглашения на рауты». Мне бы их заботы!
Вздохнув, я принялась выдвигать все подряд, не слишком, впрочем, надеясь на успех. Мне ведь требовался не обычный ящик, а потайной, а он тем и отличается, что с ходу его не видно. С помощью Любы я вынимала бумаги (впрочем, они были не везде), а потом внимательно осматривала пустой ящик в поисках чего-нибудь необычного. Сергей метал на нас подозрительные взгляды, уверенный, что я мечтаю что- нибудь стащить. Кроме того, каждые пять минут он нервно спрашивал: «Ну, нашли?», явно опасаясь, что я опомнюсь и передумаю. Меня терзали те же опасения в отношении него, и каждый из нас был убежден, что ловко обманывает другого. Работа продлилась больше двух часов — безрезультатно. Тогда мы отодвинули бюро и простукали его заднюю стенку — и снова без толку. Под подозрением оставался только фриз. Я начала тщательно ощупывать выложенный на нем орнамент, и в какой-то момент — о радость! — часть фриза отъехала в сторону, и за ним мы увидели свободное пространство, а там… а там плоский широкий пакет.
Я вытащила его на свет божий. Обычный большой пакет из целлофана, заполненный бумагами. Бурков тут же выхватил какую-то тетрадку и открыл на середине.
— Почерк бабушкин, — тихо заметила Люба. — Дневник?
