порозовела:
- Спасибо… только это непросто, вы же знаете…
- Алеша, - повернулась к нему Марина, - ты очень зол на Майданова? Даже теперь, когда нашлись вторые очки?
Он пожал плечами:
- А я не из-за очков, а из-за вас. Товарищ хамил в лицо… И вы уже простили?
- А что, непедагогично? Теперь надо объявить ему войну?
- Не войну… но, как минимум, вытащить его на бюро! Не я один так думал.
- Ваше право. только зачем? Лучше прийти с ним ко мне - все равно ж мы соберемся, раз такой день! И, может, заодно поймем: почему он всеми иглами наружу, кто и в чем виноват перед ним? Юля, можешь его пригласить?
- Сегодня? Нет… Он за город уехал, в Блинцово. Там у него и тетки нет, и белки скачут, и печку, видите ли, можно разжечь… Как будто я никогда печку не видела… Или белку! - Она повела плечом очень индифферентно.
Антошка заявил, наоборот, с большим подъемом:
- Хочу белку! Где она?
- Вот у Юли спроси, - отозвалась мама. - Ты была там?
- Один раз, в октябре. А что?
Марина пересела на качели и недолго думая спросила оттуда:
- Слушайте, не рвануть ли нам за город? Не потеснить ли Майданова возле его печки?
- Это вы из-за кого предлагаете? - спросил, глядя на Юлю, Алеша.
- Да из-за себя, господи! Из-за этих белок! Из-за Антона: он зимнего леса никогда не видел… А вы видали? Где, когда? Прошлым летом по телевизору? - задиралась она, пока не раздалось единогласное:
- А что, в самом деле? Поехали…
8
В электричке - те же плюс Таня Косицкая и Женя Адамян. Вагон свободный, почти безраздельно принадлежит этой компании. Антошка имеет возможность облазить разные скамейки. Адамян везет свои лыжи, захвачен и рюкзачок с провизией. Разговор неупорядоченный, скачущий.
- Марина Максимовна, а давайте 'Маскарад' поставим? Майданов - Арбенин, Юлька - Нина, я - баронесса Штраль… - смеется Таня.
- Издеваешься? Нину мне никогда не дадут, я и не надеюсь, носом не вышла…
- Да, носик у тебя скорей уж для Марии Антоновны из 'Ревизора'. Но это мы простили бы…
- Майданов уже простил! - вставил Женя.
- Не твое дело. Но пока у тебя тройки - Юля, я тебе говорю! - никаких ролей и маскарадов, понятно?
- Подумаешь, тройки… в день рождения о них можно не напоминать. Правда, Антон? И вообще я их, может быть, нарочно получаю!
- То есть?
- Чтоб меня нельзя было запихнуть в тот институт, куда я не хочу!
Адамян засмеялся:
- А там, куда хочешь, - троечников берут вне конкурса?
- Нельзя, Юлька, невозможно, - говорила Марина Максимовна, - перед таким человеком, как наш физик, стоять и мямлить: 'Я учила, но забыла' - провалиться легче! Так, Женя?
- Да, он корифей, - подтвердил Адамян. - Алексис, ты ему не отдавай Макса Борна, ты 'прочти и передай товарищу'…
- Угу…
- Мальчики, вы не сорвитесь у меня, - озабоченно сказала Марина.
- Я, конечно, не в курсе, но… Макс Борн - может быть, это уже чересчур?
- Думаете, не наш уровень? - улыбнулся Алеша Смородин.
- Ваш, ваш! Но я перегрузок боюсь. Сейчас финиш, десятый класс, третья четверть - самая утомительная… - говорила она, поправляя ему шарф и обматывая нитку вокруг верхней пуговицы, готовой отлететь.
Он вдруг отвел ее руку и произнес медленно:
- Вот когда вы так делаете… я не только трудных авторов… я букваря не понимаю!
- А я - тебя… - растерянно сказала Марина. - ты о чем, Алеша?
- Неважно. Не обращайте внимания.
И сразу заинтересовался ландшафтом за окном. Ему повезло: ребят отвлек Антошка, они не слышали этого.
9
Когда они выходили на заснеженный участок под предводительством Юли, Майданов, в шапке и свитере, вытягивал полное ведро из колодца.
Он так опешил, увидя всю процессию, что выпустил ручку, и она завертелась как ошпаренная… Тыча пальцем в него, Юля хохотала над его столбняком, и другие гости - тоже, а малыш, которого нес Смородин, спрашивал:
- Это Майданов? А где белка? А что это крутится?
А через полчаса все заминки и психологические трудности были, казалось, далеко позади…
На майдановских лыжах Юля скатилась с горки по искрящейся пушистой целине, а внизу шлепнулась, вспахала ее носом.
- Приказываю! - зазвенел на просторе голос Адамяна. - Торжественный салют семнадцатью артиллерийскими залпами! По новорожденной!
Сверху в нее полетели снежки, веселые и безжалостные.
Солнца в этот день было сколько угодно. И Антон не капризничал. Что касается Майданова, он был насмешлив, слов тратил минимум, общался с Антошкой охотнее, чем со всеми. Похоже, это паломничество к нему настроило его иронически. Но хорошо хотя бы, что злость прошла, думалось Марине… Вот он на склоне горы по свежему насту пишет лыжной палкой огромнейшую римскую цифру ХVII - в Юлину честь. А лица не разглядеть отсюда…
- Юля… С той компанией он уже не имеет дела?
- Вроде нет… 'Баба Сима' успела ему мозги прочистить. Ну и я немного повлияла, наверное… Двое оттуда уже в колонии, знаете?
- За что?
- Киоск кожгалантереи взломали.
- Красота! - горько сказала Марина.
- Они бы и Сашку потянули - слава богу, у него тогда был перелом руки…
- Да? А если бы…
- Нет! - почти вскрикнула Юля. - Я не то хотела сказать, он и со здоровой рукой не пошел бы! Верите?
- Я-то ему готова верить. Он мне - нет…
- Мы вас знаем три года, а он - один. И после всего, что было, трудно ему причалить к нам…
- Я о том и говорю. Собираетесь вы у меня, ревнует он тебя ко мне… Ревнует, не спорь! Только напрасно, объясни ему. Я могу написать на своей двери аршинными буквами: 'Все, кому интересно, - добро пожаловать!'
