бомбардировщиков.
Строй «юнкерсов» нарушился. Поспешно освобождаясь от бомбового груза, они стали разворачиваться на обратный курс. К нашему переднему краю не удалось прорваться ни одному вражескому самолету.
Находившийся вместе со мной заместитель командира 3-й гвардейской истребительной авиадивизии полковник А. М. Андреев услышал по радио знакомые позывные,
— Федотов ведет свою молодежь, — сказал он с довольной улыбкой.
Гвардии майор А. А. Федотов был штурманом 63-го гвардейского истребительного полка. Он вел восьмерку «лавочкиных». «Ястребки» появились вовремя. Новая, еще большая, чем первая, группа немецких бомбардировщиков подходила к лощине, где располагался штаб танкового соединения генерала П. С. Рыбалко. Едва Андреев взял в руку микрофон, чтобы предупредить Федотова о появлении противника, как в эфире послышалась четкая команда штурмана:
— Внимание! Противник справа. Атакую!
Федотов увеличил скорость и сверху слева устремился на вражеского ведущего. Огненная струя метнулась к кабине бомбардировщика, и тот загорелся. Увлеченные примером командира, смело действовали и молодые летчики. В небе засверкали трассы. Рухнул на землю еще один «Хейнкель-111». Но и наш истребитель загорелся. Летчик успел выброситься с парашютом.
Группа Федотова возвращалась на аэродром пусть с небольшой, по все-таки победой. А. М. Андреев не удержался и открытым текстом поздравил ведущего и его питомцев.
На следующий день мне довелось побывать на аэродроме 63-го гвардейского истребительного авиационного полка. Случилось так, что я попал туда в торжественный момент. Командир 3-й гвардейской истребительной авиадивизии генерал В. П. Ухов вручал авиаторам ордена и медали. Среди награжденных был и гвардии майор Федотов.
О дальнейшей судьбе этого отважного истребителя я узнал уже после войны из разговора с бывшим начальником оперативного отдела корпуса генералом В. А. Годуновым. Виктор Александрович рассказал мне, что А. А. Федотов совершил более двухсот вылетов, сбил 10 самолетов лично и несколько в группе. Он погиб уже командиром полка, будучи Героем Советского Союза. Великую Отечественную войну он, оказывается, начал уже опытным воздушным бойцом. За героизм, проявленный в советско-финскую войну, был награжден орденом Красного Знамени.
Приказом Министра обороны СССР от июня 1968 года Герой Советского Союза гвардии майор Федотов Андрей Андреевич зачислен навечно в списки 1-й авиационной эскадрильи своей части.
Гитлеровцы отходили через Хотынец на Брянск. В этих боях наше соединение осуществляло прикрытие своих наземных войск с воздуха, уничтожало живую силу и технику врага. Решить поставленную задачу было нелегко. Противник значительно превосходил нас в истребительной авиации. Причем действовала она с полевых аэродромов, оборудованных под Орлом. Вражеские истребители, летая по сокращенным маршрутам, имели возможность совершать за день значительно больше вылетов, чем мы. Подготовка у них была хорошая. Они старались использовать самые эффективные тактические приемы.
Чаще всего гитлеровцы нападали двумя группами: одна сковывала боем наших истребителей прикрытия, другая атаковала «илов». Правда, хорошо вооруженного и достаточно маневренного штурмовика сбить не так уж просто. Тем не менее он не может вести на равных единоборство с «мессером» или «фоккером». Поэтому наше соединение несло ощутимые потери.
Командование сочло целесообразным во что бы то ни стало вывести из строя прифронтовые аэродромы противника, заставить его оттянуть свою истребительную авиацию в тыл, а затем уже переключить основное внимание на уничтожение живой силы и техники отступающего врага.
Командир дивизии полковник Г. П. Турыкин послал меня согласовать наши предложения с генералом М. И. Горладченко. Командир корпуса после моего доклада скептически заметил:
— Штурмовикам поставлена иная задача. Ее мы и выполняем.
— Наши удары станут более эффективными, если уменьшится противодействие истребителей противника, — заметил я.
— Что ж, в этом есть резон, — согласился М. И. Горладченко. — Попробуем усилить прикрытие штурмовиков в воздухе.
Я не стал спорить с командиром корпуса. Вернувшись к себе в дивизию, доложил о разговоре с генералом полковнику Г. П. Турыкину.
— Приказ есть приказ, — устало и с явным недовольством сказал командир дивизии. — Будем действовать по артиллерии и живой силе противника.
— Нелепость какая-то! — не сдержался начальник штаба П. Г. Ермаков. Разве можно посылать экипажи на задание, заранее зная, что на протяжении всего маршрута их будут атаковать.
— Конечно, нелепость, — поддержал я Ермакова. — Пусть мы хотя бы дня на два вывели из строя их аэродромы и то получили бы большой выигрыш.
— Что же вы предлагаете, самовольно отказаться от выполнения основной задачи? — заколебался Г. П. Турыкин.
Зачем отказываться? Начальник штаба и я посоветовали комдиву выделить для нанесения ударов по аэродромам лишь несколько групп штурмовиков, остальным же действовать по наземным войскам противника.
Г. П. Турыкин решил еще раз связаться по телефону со штабом корпуса. Очень долго разговаривал с Горладченко, но так ничего и не добился. Мы продолжали штурмовать дороги, по которым отступали гитлеровцы.
Сейчас трудно судить, кто из нас был тогда прав — Горладченко или мы. Но факт остался фактом: мы понесли от вражеской истребительной авиации значительные потери.
Наше наступление под Орлом развивалось. Бросая оружие и технику, вражеские войска отходили на запад. Взаимодействуя с другими видами авиации и наземными войсками, наши штурмовики успешно громили отступающего противника. Они совершали по нескольку боевых вылетов в день. Немецкие истребители теперь нас меньше беспокоили. Они покинули аэродромы, на которых прежде базировались.
Линия фронта отодвинулась к населенным пунктам Заря и Александровка. Разведка доложила, что восточное этих сел замечено большое скопление пехоты противника. Для ее уничтожения выделена была значительная группа штурмовиков. Чтобы навести ее на цель, я с радиостанцией расположился на небольшой высоте. В четырех километрах отсюда, в лощине, и располагались гитлеровцы. И вот, когда наши штурмовики появились надо мною, вдруг выясняю, что части корпуса продвинулись еще километров на восемь вперед, что в той самой лощине уже не немцы, а наши войска. Что делать? Будет тягчайшим преступлением, если «илы» ударят по своим.
Смотрю на карту, лихорадочно ищу объекты, на которые необходимо их перенацелить, и немедленно связываюсь с ведущим группы штурмовиков. Ведь в моем распоряжении считанные минуты.
Кратко сообщаю об изменении линии фронта, указываю новые цели. Но ведущий почему-то молчит. А «илы» уже становятся в круг для атаки. Тогда я решаюсь на последнюю крайность: называю свою фамилию и повторяю приказание. Расчет один: меня многие знают по Воронежу. Только после этого штурмовики перестроились и пошли новым курсом дальше на запад.
Таким же образом я перенацелил и другую группу. Несчастья, которое могло произойти из-за чьей-то нераспорядительности, не случилось.
В ходе тяжелых боев летом 1943 года наши авиационные части понесли большие потери. Требовалось пополнение. И вскоре в дивизию стали прибывать молодые летчики, техники и авиационные специалисты.
Среди новичков оказались два ленинградца. Пригласил их на беседу. Ко мне явились совсем юные младшие лейтенанты. Один — высокого роста, смуглый; другой — чуть пониже, русоволосый. Оба только что окончили училище. Фамилии их, к сожалению, запамятовал.
— Значит, пороху еще не нюхали? — спрашиваю у них.
— Нюхали, товарищ полковник, — ответил тот, что повыше ростом. — И голод видели во время блокады Ленинграда.
— Ленинград — моя родина, — сказал я, приглашая их сесть.
Долго мы говорили тогда по душам, вспоминали достопримечательности родного города, проклинали
