Девушка тяжело вздохнула, что означало знак согласия. Беатриса ободряюще улыбнулась ей.
— Но я никогда не занималась преподаванием, — запоздало запротестовала она.
— Я тебя подучу, не бойся. Сейчас главное, чтобы он тебя взял. — Беатриса машинально продолжала разглаживать складки своего люстринового платья, как это она делала всегда, когда о чем‑нибудь серьезно задумывалась — и вдруг вскочила, увидев, как дверь открывается. Это был Данкен Грэнвилл, собственной персоной — тот человек, в руках которого была сейчас судьба Элисон.
— Беатриса! Надеюсь, это не Лайли я видел несколько минут назад бегущей вверх по лестнице? Насколько мне известно, у нее сейчас урок латыни, не так ли?
— Извините, ваша милость! Мне срочно надо кое‑что обсудить с вами.
— Вы можете присесть, мисс Уокер, хотя сразу хочу вам сказать: я абсолютно уверен, что разговор о вашей возможной службе здесь в качестве гувернантки — просто беспредметен. Я согласился побеседовать с вами исключительно из уважения к просьбе Беатрисы — не более того. Она меня заверила, что у вас богатый опыт и обширные познания, но для меня это не играет никакой роли. Я просто принципиально против того, чтобы столь молодая особа была гувернанткой моей дочери.
Значит, Беатриса уже успела сочинить историю о ее успехах на поприще воспитания. Стыдно за эту ложь, но не менее обидно и то, что все оказалось бесполезным. И что за дурацкие принципы у этого лорда Грэнвилла?
— Я и не знала, что молодость — столь большой порок.
— Дело в том, что вы можете в любой момент выйти замуж. До Беатрисы у Лайли была другая гувернантка, примерно вашего возраста. Девочка к ней так привязалась — и вдруг она заявляет, что выходит замуж и покидает нас. Для дочери это был тяжелый удар. Видите ли, мисс Уокер, мать Лайли умерла, когда она была еще совсем маленькая. С тех пор дочь для меня — все, что у меня есть в этом мире. И вы, конечно, понимаете, что я не хочу, чтобы она второй раз пережила такой удар.
— Лорд Грэнвилл, разрешите заверить вас, что я не имею абсолютно никаких намерений заводить какие‑либо романы с кем бы то ни было.
— Намерения намерениями, мисс Уокер, однако вынужден заметить, что, несмотря на ваш, как бы это сказать помягче, несколько помятый вид, вы, бесспорно, сохраняете привлекательность для определенного сорта мужчин.
Мерзавец — как он выразился о ее внешности! Элис с трудом удержалась от того, чтобы встать и выйти из комнаты. Она сжала свои кулачки так, что они побелели. Она покажет этому снобу, что она не какая‑нибудь там необразованная деревенщина!
— Думаю, что если бы вы узнали меня получше, вы бы изменили свое мнение обо мне, — холодно ответила она лорду Данкену на безукоризненном французском.
Лицо Данкена выразило изумление:
— Я слегка подзабыл французский. Что вы хотели сказать?
— Что я хотела сказать? Если бы вы получили представление о моих талантах, мои шансы увеличились бы.
— Пока могу только сказать, что ваши познания в языке в какой‑то мере компенсирует недостаток у вас скромности, мисс Уокер. И все же…
— Лорд Грэнвилл, я взываю к вам — проявите снисходительность. Давайте, по крайней мере, доведем нашу беседу до конца. Что подумает обо мне Беатриса — что я совсем не умею себя вести, если вы выгоните меня, даже не задав ни одного вопроса по существу.
— Не вижу смысла.
Элисон поняла, что терять ей нечего.
— Хорошо. Если вы не задаете вопросов, то я сразу же приступлю к ответам. Я свободно говорю по‑французски и по‑итальянски, я знаю географию, арифметику, я отлично шью, и со всей ответственностью могу вам также сообщить, что неплохо рисую акварелью и прекрасно танцую.
Она сделала паузу — не слишком ли уж она перехватила в бахвальстве? Ей самой довольно неприятно так расхваливать себя, но на лорда Грэнвилла это, кажется, как ни странно, возымело некоторое воздействие. Во всяком случае, он вроде даже кивнул, как бы позволяя продолжать.
Элис бросила взгляд на написанный маслом портрет между книжными полками — их разговор происходил в библиотеке:
— В латинскую фразу под вашей, картиной закралась ошибка: глагол «ducere» должен быть в будущем, а не в настоящем времени, как он стоит сейчас. И кстати, если бы вы позволили мне, я могла бы сыграть вам на этом фортепиано Гайдна или, если вы предпочитаете, Баха или Моцарта. — Она замолчала, пораженная собственной смелостью. Теперь ее порыв прошел, она нервно прикусила нижнюю губу.
Взгляд Данкена несколько смягчился. Но то, что он сказал, все равно было малоутешительно:
— Признаюсь, мисс Уокер, вы удивили меня своими разносторонними способностями — многообразие их довольно необычно даже для самой подготовленной гувернантки. Не меньшее впечатление произвела на меня яркая и убедительная, ну может быть, чересчур настойчивая, манера, в которой вы о них мне поведали. Однако вынужден повторить, что никакая степень квалификации — даже в том, что касается особенностей использования времени латинских глаголов — не изменит ваш возраст. Вы еще слишком молоды.
Элисон вздохнула, смирившись с приговором лорда:
— Благодарю. Извините, что заняла ваше время. — Она поднялась, и вдруг дверь библиотеки широко распахнулась. Вбежала Лайли, вся в слезах и бросилась к отцу.
— Папа, — обогнув край письменного стола, девочка уткнулась лицом ему в колени, безутешно рыдая.
— Лайли, что случилось? Ты ударилась? — Данкен тревожно заглянул в ее покрытое слезами личико. Лайли отбросила прядь волос, прилипшую к мокрой щеке; ее ответ едва можно было понять между всхлипами и едва сдерживаемыми рыданиями.
— Это все Мэри Гамильтон. Я думала, она настоящая подруга. Я ей показала мою новую юбку, ну эту, с бельгийскими кружевами — а она… — голос Лайли прервался новым потоком слез. Данкен прижал к себе дочь, нежно поглаживая своей большой ладонью ее светлые локоны.
— Мисс Уокер, я думаю, вы можете идти.
— Да, конечно, — Элис двинулась к двери.
— Ой, папа, Мэри заявила, что мне повезло, что я богатая и могу иметь такие красивые вещи — потому что сама я, она говорит, — такая некрасивая!..
Эти слова девочки болью отозвались в сердце Элис. Она еще помнила себя в возрасте Лайли, помнила, как переживала от всяких несправедливых и жестоких слов сверстниц. Инстинктивно она повернулась к отцу с дочерью.
— Мисс Уокер, мы закончили, — тон Данкена, жесткий и нетерпеливый, резанул ее слух.
— Нет, подождите, мисс Уокер. Папа наверняка не скажет мне правду, потому что любит меня. Вы такая красивая. Ну скажите мне честно, я правда — уродина?
Лайли, конечно, отнюдь не была уродиной; более того, Элисон вполне могла предположить, что пройдет немного времени и многие мужчины будут поворачивать головы в ее сторону. Но она нуждалась в утешении сейчас, в данный момент. От этого могло зависеть ее восприятие себя в дальнейшем.
— Да нет, конечно же! — Элис протянула руки и Лайли, благодарная, бросилась к ней, обняла ее за талию, прижалась к этой почти незнакомой, но такой доброй фее.
— Правда? Вы это говорите не для того, чтобы успокоить меня?
— Отнюдь. Эта твоя подруга, Мэри, — мне кстати, кажется, тебе не стоит с ней иметь дело, — она просто‑напросто завидует твоим нарядам.
Лайли посмотрела на нее недоверчиво. Элисон улыбнулась:
— Здесь, к сожалению, нет зеркала. А то ты убедилась бы сама. И, кстати, у меня у самой была подруга вроде твоей Мэри — и она то же самое говорила.
— Неужели? Но вы же такая красивая!
— Ты знаешь, даже из гадкого утенка может вырасти лебедь. Потерпи немного. Подругу подобрее — вот что тебе сейчас нужно.
