Переночевал он в гаруанской гостинице — право слово, рядом с ней заштатный «Мотель номер шесть» бы императорским дворцом показался! Второпях — поскорей в дорогу, поскорей добыть себе барабан! — растолкал местного кабатчика, уломал кое-как сготовить яичницу на завтрак. Глотнул водицы из восьмисотфранковой бутылки, остальное приберег на долгий велосипедный путь и — закрутил педали навстречу оживающему звуками раннему утру.
Выехал из Гаруа по главной дороге, впереди — горы, кругом — под хрустальным небом — только саванна да колючий кустарник. Прямо перед носом возились в пыли голуби. Подъехал поближе, и — белая вспышка взметнувшихся хвостов, тревожное гульканье — голуби взмыли к редким деревьям. Воздух отзывал дымным привкусом горящей травы.
Он думал — точно, это совсем по-другому, когда ездишь ПО СВЕТУ, когда ни стен, ни окон, что есть, то и ощущаешь, — не МИМО ПРОЕЗЖАТЬ! Чувствовал дорогу под колесами, солнце, ветер на коже. Странная страна казалась не столь экзотичной — но зато, ясное дело, реальной.
Дорога из Гаруа, поначалу — широкая, шоссейная, к северу делалась много уже. Колеса подпрыгивали на ухабах, повизгивали на камнях. Позади остались жалкие хлопковые поля, пошли пожелтелые равнины, сплошь сухая трава да колючки, сплошь валуны да высоченные муравейники. Часикам так к полвосьмому горячий ветер стал сильнее, ароматнее — точь-в-точь жимолость. Все вокруг аж вибрировало от зноя.
Еще час — и дорога все хуже, ничего, Дэнни, главное — держи курс, дыши глубже, на транс уже похоже, ничего, главное — вперед, к горизонту. Барабаны. Кабас. Долгие дороги прочищают мозги. Только вот трудно концентрироваться, объезжать рытвины поглубже и камни побольше.
А впереди, над холмами, на западе, на востоке, — словно колонны каменные, на вид — то пирамида, то грудь женская, то фаллос гигантский. Дэнни такие скалоподобные образования раньше на фотографиях видел, знает — когда-то здесь вулканы извергались, теперь миллионы лет прошли по вертикальным столбам лавы.
Да и дорога-то — разъедена, неровная, как стиральная доска, петляет влево, уклоняется от хаоса валунов, продирается сквозь колючие рощицы. Остановиться. Попить малость водички. Поглядеть на карту. Парнишка, что водой в киоске торговал, ногтем царапнул то место, где вроде должен быть Кабас, но на карте такой надписи нет.
Полчаса — вверх, по холму, уже не утоптанная дорожка — жалкая тропка, только и следи, как бы увернуться от колючек, не получить по физии сухим стеблем дикого проса. Армии трепещущих стрекоз — ладно, вреда нет, а вот от мельтешащей у самого лица мошкары просто двинуться можно, как ни дави на педали — не удрать.
Полдень уже скоро. От высохшей земли аж солнечным жаром бьет, слабенькая тень искореженных деревьев — в круги у самых корней съежилась. «Куда я, на хрен, прусь?» — вопрос, не иначе, к небесам.
А в голове — все равно отзвуки странного, могущественного ритма, бой барабана, слышанного на гаруанском базаре. В памяти — ковыляет человек с посерелым лицом, человек, что ни на миг не перестал бить в барабан, человек, что сбил себе пальцы в кровь. Дорога — дерьмо? Все равно, надо двигаться вперед. Никогда еще не потрясал его так звук барабана. Никогда еще не бросал он начатое.
Он — Дэнни Имбро. Человек цели. Прочие «блицкригеры» над этим прикалывались: втемяшится блажь, так он напролом прет, и к чертям ваш здравый смысл! В школе в башку запало — стать ударником. Барабанил по всему, что только на глаза попадется, пальцами, карандашами, ножами, вилками — да всем, что только звучать способно, барабанил, люди вокруг уже с катушек съезжали, барабанил — и как-то так взял и научился это делать.
А теперь народ за оцепление рвется, за кулисы пробивается, овации устраивает, стоит ему из гримерки выйти, к автобусу концертному пройти, — словно он даже ХОДИТ так клево, как они и не видели никогда…
Впереди, выше, — дерево. Огромное, ветвистое, на пару искривленных, сучковатых стволов раздвоенное, канатно-толстой лозой оплетенное, тень от него — сильная. А под деревом — маленький мальчик. Сидит, наблюдает, как Дэнни приближается.
И вдруг так на ноги и взвился — ну, ровно Дэнни и ждал. По пояс голый, запыленный, скрюченная, высохшая ручонка к груди прижата, а улыбка — аж обезоруживает обаянием.
«Je suis guide? Я проводник?» — воззвал малыш.
Дэнни облегченно фыркнул, взял себя в руки и яростно закивал. «Oui! Да!» — Уж точно, проводник ему в данном случае точно не помешает. — «Je cherche Kabas — village des tambours. Деревню барабанов».
Мальчик улыбался — и козленком скакал вокруг, прыгал с камня на камень. Мордашка милая, и на вид — вполне здоровый, конечно, если руку покалеченную не считать, кожа совсем темная, но глаза — длинные, по-азиатски, болтал он тоненьким голоском, на дикой смеси французского с местным наречием. Дэнни уловил, в основном, имя мальчишки — Анатоль.
Время следовать за «проводником», но пока что Дэнни слез, велосипед к ближайшему валуну пристроил, рюкзак расстегнул — и извлек изюм, орешки и пересохшие остатки булки. У Анатоля глаза аж вдвое расширились — как тут было не насыпать ему в горстку изюма! Проглотил в мгновение ока. Они ели, а мошки сновали-гудели у самых лиц. На безостановочные расспросы малыша — а он правда из Америки, а черные мальчики там тоже живут, а зачем он в Камерун приехал? — Дэнни старался отвечать сколь возможно короче.
Краткая передышка стала отзываться желанием вздремнуть, но поддаваться не стоило. Полуденная сиеста была бы, конечно, в кассу, но теперь, когда и собственный проводник имеется, не черта останавливаться, пока не доберется до Кабаса. «Ну, так». — Дэнни вздернул бровь и с трудом поднялся.
Анатоль пулей вылетел из тени и принялся подтягивать к Дэнни велосипед. Очень старался удержать его здоровой рукой. Дэнни-то в Африке уж пару раз бывал, навидался изувеченных ног-рук, что у них там, детские болезни, случаи несчастные, прививки паршивые… А здесь вообще глухомань, проблема серьезная, удивительно, как Анатоль только с голоду не помер, путешественников — раз, два и обчелся, «проводнику» тут не разбогатеть.
Дэнни вытащил стофранковую бумажку — в восемь раз дороже за бутылку воды отвалил, — протянул мальчишке, а тот так посмотрел — ну, ровно ему королевские драгоценности вручили. Призадумаешься, уж не обзавелся ли ты другом до гробовой доски…
Анатоль рысцой трусил впереди, здоровой рукой указывая направление. Дэнни крутил педали следом.
Средь иссушенных зноем холмов эта узкая долина казалась одетой зеленью — даже манговая рощица тут имелась, даже гуавы, даже баобабы, странные, со стволами футов в восемь толщиной. Анатоль — охота в многоопытного экскурсовода поиграть — разъяснил: женщины местные, если молока не хватает, из баобабовых плодов сок выжимают, младенцев подкармливать. А у других деревьев сок, в селении все знают, хорош насекомых отгонять.
А домов Кабаса от пейзажа окружающего сразу и не отличить, потому что они и ЕСТЬ этот самый пейзаж, — камни, сучья, травы… Крыши — островерхие, соломенные, в стенах, вручную глиной обмазанных, белые и розовые камушки кварцево на солнце поблескивают.
На первый взгляд — заброшено здесь все… и тут из хижинки-башенки вышел какой-то старикан. На поясе — тесак гигантских размеров, а сам — до того дряхлый, что ему, наверно, час понадобится только из ножен клинок извлечь. Анатоль завопил по-своему, замахал Дэнни — сюда, мол. Гигантский тесак закачался у слабых стариковских колен — он слегка поклонился (а может, просто ссутулился). Поздоровался с Дэнни по-французски — неловко, заученно: «Bonsoir!»
«Makonia», — местное приветствие Дэнни еще по Гаруа запомнил. Он вел велосипед по селению, мимо круглых, приземистых домишек, мимо копошащихся в пыли цыплят, мимо черных с бурым коз, бродящих меж хижинами, мимо мускулистой длинноногой старухи в набедренной повязке, подбрасывавшей хворост в костер. Он уже начал высматривать свои невероятные барабаны — но пока их было что-то не видать.
В самом сердце деревни, обнесенной высокой оградой, окружал две круглые хижины двор. Земля меж
