лавка; какой-то мужчина в роговых очках и элегантном пальто разбрасывал по полу пучки соломы. На лавке у стены сидели две молодые красивые женщины в ладных спортивных костюмах. Одна из них при тусклом свете керосиновой лампы мазала кремом лицо, другая играла с черным котенком.
Окинув неуверенным взглядом этих людей, хозяин, поколебавшись, сказал:
— Там, в избе, — он показал на закрытые двери, — очень уж людей много, да еще и дети, ну а здесь, если эти вот господа, что первые сюда пришли, не возражают, можно бы всем уместиться.
Дама, занятая макияжем, подняла голову от дорожного зеркальца.
— Эдвард, ты слышишь?
— Что такое? — буркнул мужчина, занятый разбрасыванием соломы.
— Еще какие-то люди хотят тут ночевать. Но ведь это же немыслимо, мы же здесь задохнемся.
Мужчина распрямился и с необычайной прытью выскочил на средину кухни.
— Вы что, ошалели? — гневно и свысока обратился он к хозяину. — Я же говорил вам, никто, кроме нас, ночевать здесь не будет. Что еще за новости? Мы за все заплатим, не беспокойтесь.
Крестьянин сконфузился.
— Да не в плате дело.
— А в чем же?
— Эти люди…
— Ни в коем случае, — оборвал его мужчина. — Жена моя и невестка устали, изнервничались и нуждаются хотя бы ночью в отдыхе и покое. Я тоже. Простите, — с холодной любезностью обратился он к Варнецким, — но мы пришли сюда первые, увы. В нынешние времена каждый устраивается, как умеет.
Заметив, что Анджей разглядывает его с иронической усмешкой, он осекся и смерил его суровым взглядом.
— К тому же мы вовсе не намерены ночевать в одной комнате с чужими людьми. Откуда я могу знать, кто вы такой?
Анджей рассмеялся.
— В самом деле, вы этого знать не можете.
— Ну и…
— Зато я вас знаю.
Мужчина наклонил голову.
— Меня? Откуда? Я, кажется, не имел удовольствия…
Анджей молчал.
— Вы знаете мою фамилию, да? — несколько возбужденно допытывался мужчина. — Впрочем, вполне возможно, она достаточно известна в варшавских адвокатских кругах…
— Никаких кругов я не знаю, — грубовато прервал его Анджей. — Но достаточно взглянуть на вас, чтобы понять, что вы — дурень.
Мужчина побагровел.
— Эдвард! — воскликнула женщина, занятая макияжем. — Надеюсь, ты не станешь пререкаться с каким-то незнакомцем?
— Ты права, — поспешно согласился адвокат и, окинув Анджея надменным, презрительным взглядом, отошел к своим женщинам.
Анджей между тем успокаивал огорченного хозяина.
— Зря вы это начали, зачем? Нам же будет превосходно на сене. А кабы еще молока немножко, да хлеба…
Крестьянин приуныл.
— Хлеба и крошки не найдется, эти господа все, что было, купили.
— Может, молока хотя бы?
— Зоська! — обратился хозяин к своей жене, стоявшей у входа в кухню. — Молока у тебя, часом, не найдется?
— Вас Зосей зовут? — подняла голову Варнецкая. — Меня тоже…
Анджей так строго взглянул на нее, что она, смутившись, осеклась.
— Ну, так как же с молоком? — спросил Анджей, нагнувшись к плите, в которой угасал жар. — Осталось что-нибудь?
Женщина приподняла крышку большого чугуна.
— Маленечко, для пани едва кружечка наберется.
Зоська испугалась.
— Нет, нет, я не хочу, я не голодная, выпей ты.
Но хозяйка уже наливала ей горячего молока.
— Выпей, дорогуша, — подала она кружку Зоське. — Немного горяченького на ночь полезно после такого-то дня, а мужчина, он посильнее все же.
— Нет, нет, мне вправду не надо, — слабо сопротивлялась Зоська.
— Чего не надо-то? — Хозяйка грубовато рассмеялась и сунула кружку ей в руку.
Анджей, видя, что Зоська колеблется и руки у нее начинают дрожать, наклонился к ней.
— Ну выпей же! — шепнул он.
В конце концов она начала пить, маленькими глоточками, очень медленно, с явным усилием. Выглядела она при этом ужасно несчастной — вот-вот расплачется. Анджею становилось все более не по себе. Он даже спиною чувствовал, что те люди из угла напротив наблюдают всю сцену. Ему даже показалось, что они шепчутся меж собою, и, хотя слов разобрать было нельзя, он не сомневался, что речь идет о них с Зоськой. Кровь прилила у него к лицу, стало невыносимо душно. Ему стоило большого труда не обернуться, потому что он знал: если заметит во взгляде тех женщин или мужчины хотя бы тень иронии — не удержится, устроит непристойный скандал. Анджей сжал кулаки, тупо всматриваясь в красноватый отблеск жара на полу. В ушах у него шумело, в горле пересохло и спеклось. Внезапно, услышав позади себя женский смешок, он поднял голову.
— Ну что ж, пойдемте? — обратился он к хозяину нарочито непринужденным тоном. — Как нам пройти к этому стогу?
И, не дожидаясь ответа, взглянул на Зоську.
— Выпила?
Она кивнула, да, мол. И тут же просяще взглянула на него.
— Еще немножечко осталось, — шепнула она, — выпей…
Анджей, не ответив, снова повернулся к хозяину. Тот стал подробно объяснять, что стог-де находится за овином, на самом краю луга. Впрочем, он сам намеревался отвести их туда.
— Тогда пошли! — поторопил его Анджей.
Схватив лежавший на полу рюкзак, он закинул его на плечо, Зоська тоже торопливо начала собираться. Кружку со злосчастным недопитым молоком она поставила на краешек плиты.
— Спасибо, — успела она еще шепнуть хозяйке.
— Не за что, — ответила женщина.
И при этом внимательно поглядела на Зоську, сочувственно и в то же время насмешливо. Зоська попробовала улыбнуться ей, но только жалкая гримаса скривила ее губы. Окончательно смутившись, она направилась к двери, где дожидались ее Анджей с хозяином. И на самом пороге споткнулась. Женщина в комнате снова засмеялась — на этот раз громко, не таясь.
— Да смотри же ты! — тихо прошипел Анджей.
Он придержал ее плечом и, сильно сжав локоть, подтолкнул к выходу. Еще в сенях преследовал его этот смех, смех красивой, уверенной в себе женщины.
Холод на дворе пробирал до костей, небо было черное, все в звездах. Со стороны шоссе доносился глухой рокот грузовиков, а где-то далеко на горизонте посверкивали ослепительные полосы.
Хозяин вел их уверенным шагом человека, который знает наизусть каждый камень и каждую ямку. Сперва Анджей придерживал Зоську за локоть, но где-то посредине двора убрал руку, предоставив жене идти самой. Впрочем, двор был небольшой, хотя и сильно выбитый. Стог сена находился в нескольких десятках шагов за овином. Место здесь было низкое, роса на траве обильная и очень холодная. Дойдя до стога, крестьянин остановился.
