улыбнулась бородатому мужчине. Тот разочарованный отошел. Поднявшись из-за стола, Марина бросила взгляд в сторону бывшего своего мужа и увидела, что он смотрит на нее не отрываясь и для его нового семейного положения как-то уж слишком пристально. 'Ну и пусть смотрит, черт с ним. Я теперь женщина свободная — поеду, пожалуй, с этим красавчиком… — она взглянула на коренастую фигуру бородача, которому отказала в танце. — Или с этим…' Настроение у нее улучшилось.
Рука молодого человека оказалась холодной и влажной. 'Нет, пожалуй, с этим не поеду — обойдется'.
Посреди залы уже топтались две пары: невеста с лопоухим громилой и какая-то престарелая женщина в голубом платье с лысым партнером ее лет.
— Я сразу хотел вам сказать, что вы понравились мне, — прошептал надтреснувшим от волнения голосом юноша на ухо Марине. — Я почти уже люблю вас. Хотя я люблю всех людей, но вас особенно.
— Вы уверены? — Марина, отстранившись, заглянула ему в глаза. Роста они были почти одинакового и Марина лет на десять старше.
— Ну, почти. Но я вызову в себе это чувство, во всяком случае раньше мне всегда это удавалось.
— И чем это всегда кончалось?
— Всегда одинаково… — в этот момент в танце они поравнялись с Матильдой, она строго взглянула на молодого человека, и тот, смутившись, замолчал, но когда они отошли от нее, продолжал: — Во всяком случае я тренировался в чувствах любви по книге Лестригона.
— Кого?
— Лестригона. Это древняя книга.
— Это что книга любви? — заинтересовалась Марина. Эта тема одинаково волнует всех женщин мира.
— Любви?! — юноша как бы даже изумился. — Да нет, кулинарных рецептов.
— А при чем здесь тогда любовь?
Музыка, вдруг не доиграв, смолкла. Они пошли на свои места.
— В этой книге о многом, — провожая Марину на ее место, сказал молодой человек. — Это древняя тайная книга в ней много мудрости. А ведь любовь основа всему.
Марина остановилась возле своего стула и с новым выражением и интересом посмотрела на молодого человека. Последняя фраза как-то взволновала ее. 'А, пожалуй, я бы с ним и пошла, — подумала она. — Такой красавчик'.
Эльвиры Константиновны за столом уже не было, она ворковала в компании трех старушек, и речь у них, судя по их заинтересованному виду, шла о здоровье. Гости разбрелись по залу, кто-то устроился в креслах в углу. Отовсюду слышались радостные голоса, иногда — смех. Видно было, что собравшиеся здесь люди давно знакомы между собой, но видятся нечасто.
Андрей Анатольевич сидел в одиночестве с грустным выражением лица и встрепенулся только тогда, когда Марина уселась на свое место.
— Дорогая Марина. Я, конечно, понимаю, что мой возраст, — негромко и вкрадчиво начал Андрей Анатольевич, положив свою руку на руку Марины, — не дает мне надежды на вашу благосклонность. Но поверьте, как только я вас увидел, в душе у меня что-то перекувырнулось словно. Мне кажется, что в моем возрасте говорить о любви глупо. Ведь, правда, глупо?
— Да нет, отчего же глупо, вовсе даже нет, — немея внутри, проговорила Марина. 'Господи! Этот-то куда?!'
— Дорогая Мариночка, вы даже не предполагаете, что значите для меня. Я бы закружил вас в танце, я бы унес вас к облакам восторга. Мы бы танцевали с вами всю ночь до утра, а утром поплыли кататься по реке на кораблике. Я не видел таких женщин. Мы бы отправились с вами в путешествие, побывали бы на Гималаях, в Китае на горячих источниках Туктменского перевала…
Марина слушала как завороженная. С ней творилось что-то особенное. Она глядела ему в глаза и верила, и виделся ей уже не седой престарелый и лысоватый дядечка, а мужественный, красивый, обаятельный мужчина.
— … Мы бы кружились в завораживающем танце…. но… я не могу, — слезы вдруг навернулись ему на глаза. — У меня… — он высунул из-под скатерти ногу и постучал по ней костяшками пальцев. Судя по звуку внутри было пусто — протез. Марина настолько расчувствовалась от неожиданного признания своего собеседника, что у нее глаза тоже наполнились слезами. — Хотя самый хороший протез. Мне делали его в Европе, в Берлине. Там есть такие специальные магазины, где вы можете подобрать себе по вкусу любой орган — хоть пластмассовый, хоть металлический. Удивительный магазин. Он такой же большой, как ЦУМ в Москве, и весь с частями человеческого тела. Представляете?! Об этом магазине я расскажу вам как-нибудь в другой раз и более подробно. — Слезинка скатилась у него по щеке, он смахнул ее. — Только прошу не жалейте, не жалейте меня, я этого не перенесу. — Вот это у меня очень хороший протез, я перемерил там наверное тыщу, — Андрей Анатольевич хотел поднять штанину, чтобы показать его во всей красе, но передумал. — В нем даже спать можно. Но не танцевать. А моя мечта… я хотел закружить бы вас в танце стремительном…
Сзади кто-то тронул Марину за плечо. Она оглянулась. Возле нее стоял Максим, она провела по глазам, смахивая следы слезинок.
— Извините, что врываюсь в вашу беседу, но мне с тобой очень нужно поговорить.
— Вообще-то я занята, — сказала Марина, накрыв руку Андрея Анатольевича своей. — Разве ты не видишь?
— Это очень срочно, буквально на два слова.
Марина поднялась неохотно. Они отошли к окну. На улице было темно, горели только праздничные гирлянды на деревьях.
— Послушай меня, Марина, тебе нужно уходить. Я попробую вывести тебя через другую дверь…
— Подожди, с какой это стати? Между прочим, твоя жена меня пригласила на свадьбу, а теперь, значит, выгоняете. А твоя женушка, что же… И вообще почему это уходить! Нечего было приглашать… — Марина возмутилась. — Ты когда моим мужем был, не распоряжался мной как заблагорассудится, а теперь уж и подавно.
— Да я не распоряжаюсь, — Максим оглянулся по сторонам — не может ли кто-нибудь услышать их. — Тебе грозит опасность, пойми это.
— Какая еще опасность, что ты бредишь? От кого? Что ты, как собака на сене. Женился, так женился. От меня-то чего тебе нужно?
— Я не могу тебе пока сказать, но тебе нужно уехать. Тебе грозит опасность.
— Никуда я не пойду. А если вам с Матильдой не нравится… И вообще, придумал бы что-нибудь получше.
— Как хочешь, но я тебя предупредил.
— Вот меня тут считают как бы человеком второго сорта. Но я круче их всех, — с бокалом в руке к Марине с Максимом, хромая на обе ноги, подошел инвалид без уха и пальцев на руке и сразу, не представляясь, начал говорить. Максим отошел. — Я постиг самые высоты вкуса, об этом даже в книге грека Лестригона ничего не сказано, — инвалид с виду был мерзок и не удивительно, что его все обходили стороной. Он сам подходил к кому хотел и заводил разговор. — Я переплюнул их всех, — он обвел нетрезвым взглядом зал. — Но самое главное у меня впереди, я вот только договорюсь. Деньги у меня уже есть. Вот меня Филологом называют. Я от части только филолог, но…
— Вы, почтенный Филолог, уже утомили нашу даму, — рядом с ними оказалась Матильда.
— Да я только подошел, — возмутился Филолог, с вызовом глядя на Председательницу.
Кажется, он один позволял себе спорить и быть непочтительным с Матильдой.
Но Марильда не обратила внимания на его возражения и, взяв Марину под руку, увела от инвалида. — Что тебе Максимчик говорил? Я за вами наблюдала. Что говорил, ну! — голос ее звучал зло, в нем слышалось змеиное шипение.
— Да ничего особенного, так о разводе беседовали, — соврала Марина, понимая, что наверное зря это делает и нужно было сказать правду, — пусть новая жена узнает побольше о своем муженьке. Но что-то ей подсказывало, что нужно молчать.
— А чего с ним беседовать — развелись, так развелись. Ну ладно, ты ведь все равно правду не
