Георгий Яковлевич встал, подошёл к купцу.
— Простите, сударь, вы внесли залог за моего сына. Позвольте вернуть вам деньги. — Харлампиев с поклоном протянул купцу три империала. — А за призом, — он повернулся к хозяину, — мы пройдём к вам.
Они сидят в тесной каморке, за неструганным столом. На нём столбик «золотых» монет — позолоченные двухкопеечные, оловянный кубок, медные звёзды и медали.
— Вот, извольте сами убедиться, сударь. Откуда мне, бедному человеку, взять столько денег?
Хозяин балагана посмотрел на Харлампиева. Рядом с ним, устало опустив плечи, сидели два парня. Тот, кто называл себя Кречетом, морщась от боли, сорвал приклеенные усы. Сразу же борцы стали удивительно похожими друг на друга.
— Сыновья мои, — грустно усмехнулся хозяин, — могли бы стать хорошими артистами… — он помолчал немного. — Да видите ли, милостивый государь, цирк наш сгорел. Вот и приходится, чтобы не пропасть с голоду, народ обманывать. Я вам даже трёх империалов возвратить не могу.
— Ничего, вы не беспокойтесь, — Георгий Яковлевич положил руку на плечо собеседника, — я понимаю вас. Рад познакомиться. Позвольте представиться — Харлампиев Георгий Яковлевич, ветеринарный фельдшер, а это мой сын — Аркадий.
— А меня, — хозяин балагана улыбнулся вдруг добро и широко, — Самойловым Василием Сергеевичем зовут, сыновей — Андрей и Иван. Душевно признателен вам.
— Ваша лошадка на заднюю припадает, — Георгий Яковлевич встал, — так я её погляжу, так просто, без денег. Пойдём, Аркаша.
Выпускной класс — дело серьёзное. Восьмиклассник — это почти студент. Он уже держится по- другому, да и забот у него побольше! На третьем этаже гимназии, там, где разместились выпускные классы, тишина. В коридорах на переменах народу немного. Все в курилке. Шутка ли сказать, старшеклассникам официально разрешено курить!
Аркаша всё свободное время отдавал живописи. Его наброски из Гжатска очень понравились Ильину. Он отобрал лучшие акварели и устроил в гимназии выставку. Она имела успех. Приезжали дамы- попечительницы. Внимательно в лорнет рассматривали акварели, мило щебетали. Даже сам попечитель учебного округа тайный советник Мордюков посетил выставку. Долго смотрел на голову цыгана и сказал:
— А ведь похож, похож, господа, похож. Хоть пристава зови. Рад. Весьма рад, что во вверенных мне учебных заведениях имеются подлинные таланты.
Он пожал руку Ильину, милостиво похлопал Аркашу по плечу и ушёл вместе с сияющим от счастья директором. Аркадий серьёзно начинал задумываться о художественном институте. Ильин просто настаивал на этом, да и отец был за учёбу в Москве. Конечно, учиться человеку без средств нелегко, но Георгий Яковлевич не боялся за сына. Молодой, крепкий, не пропадёт!
Шли дни. Яркая осень сменилась мокрой зимой, потом незаметно подкралась весна. Всё шло хорошо. По утрам Аркадий уходил в гимназию, днём готовил уроки и рисовал. А вот вечером…
В Смоленске гастролировал цирк Аржанского. Начал он с рождества, да так и задержался в Смоленске. Дела шли хорошо, публика цирк любила. Только приходилось часто обновлять программу. И однажды жители Смоленска прочитали, что на рождество в цирке Аржанского они смогут увидеть новый захватывающий аттракцион «Три-Арнольда-Три» — воздушные гимнасты под куполом цирка.
В день премьеры цирк был забит до отказа. Наконец штальмейстер объявил: «Три-Арнольда-Три!» Музыканты грянули туш, и на манеж выбежали двое мужчин и девушка в переливающихся блёстками костюмах и масках.
Погас свет, музыка смолкла. Из-под купола спустились перекладины трапеций. Женщина и один мужчина поднялись под купол, а второй полез вверх по совершенно гладкому шесту. Пока его партнёры кувыркались и раскачивались на трапециях, он под аплодисменты публики добрался до площадки на вершине шеста и встал там. Теперь гимнастов освещал всего один прожектор.
Внезапно тревожно забил барабан. Зрители замерли. Гимнаст под куполом раскачался и прыгнул прямо на плечи своему партнёру, ещё секунда — и рядом с ним его партнёрша.
Зал обрушился громом аплодисментов.
В конце апреля Харлампиева вызвал инспектор гимназии Апполон Дмитриевич Кошелев. Инспектор нервно расхаживал по пустой учительской.
— Господин Харлампиев, позор! Вы лучший ученик, кандидат на медаль и вдруг цирк — «Три- Арнольда-Три». Надо отдать справедливость, работаете вы превосходно… А знаете ли вы, чем вам это грозит?
— Знаю, Апполон Дмитриевич.
— Волчий билет. Да-с, волчий. Зачем вы это делали?
— Зарабатывал деньги для учёбы в Москве.
— Так-с. Пока об этом знаю один я. Знаю и молчу. Да-с, молчу, но вы должны уйти из цирка.
— Хорошо, Апполон Дмитриевич.
— Идите, голубчик, и помните наш разговор.
Аркадий ушёл, а инспектор поехал домой. Переодевшись в парадный мундир, отправился к попечителю хлопотать о зачислении Аркадия Харлампиева, как лучшего ученика, в Художественный институт на казённый счёт.
И вот наступил день, когда в актовом зале гимназии загремела музыка. Выпускной бал. Завтра они уже не будут гимназистами. Завтра снимут сине-голубые мундиры и, возможно, заменят их на студенческие тужурки.
После бала к Аркадию подошли инспектор и Ильин.
— Значит, так, Харлампиев, — инспектор на минуту замялся. — Мы с господином Ильиным были у его высокопревосходительства, говорили о тебе. Он вспомнил выставку, написал прошение. Вот ответ. Тебя зачисляют в Строгановский институт на казённый счёт.
— Апполон Дмитриевич… — голос у Аркадия сорвался.
— Полно, дружок. Полно, езжай, учись.
И инспектор крепко пожал руку бывшему гимназисту. По дороге домой Харлампиев думал о том, как часто мы бываем несправедливы к людям.
И вот снят мундир. Сосед-портной сшил Аркадию первый штатский костюм. Уложен чемодан, выслушаны наставления матушки, куплен жесткий плацкарт до Москвы. До свидания, Смоленск! Поезд уносил его навстречу новой жизни. А какой она будет? Время покажет. Шёл 1906 год.
ГОСПОДИН ЖИВОПИСЕЦ
Перед Москвой поезд прибавил скорость. Клочья дыма запутались в перелесках. За окном замелькали дощатые платформы, весёленькие дачки. Шлагбаум, замызганная лошадёнка, и пошли дома из красного кирпича, похожие на казармы.
Аркадий волновался. В его воображении Москва рисовалась огромной и непонятной. Но вот поезд замедлил ход. Замелькали на перроне белые фартуки носильщиков.
— Вот она, матушка, — вздохнул за его спиной человек в акцизной фуражке. — Прибыли.
Аркадий взял свой тощий портплед и шагнул со ступеньки на крашеную платформу.
«Вот он первый шаг в новую, необычную жизнь», — подумал он.
Бежали носильщики, ресторанные артельщики-татары в белых куртках волокли куда-то подносы с шампанским, тут же суетились извозчики, солидно прохаживались кучера с собственных выездов. Аркадий вздохнул и нырнул в это суетливое разноголосое море. Он расстегнул пальто, сдвинул на затылок шляпу. Чёрт возьми, он теперь москвич!
И он пошёл сквозь толпу, не отводя глаз от случайных взглядов прохожих.
По рекомендательному письму отца Аркадий очень недорого снял комнату на четвёртом этаже в
