руки и сказал:
— А предположим, ты, Гриша, сделал открытие… И тут же немедленно убедился, что оно опасно. Ну, знание — великая сила, как мы знаем. А та истина, которую ты открыл, дает, допустим, ее обладателю силу столь могучую и непреодолимую, что это сразу ставит человека чуть ли не на уровень божества. Представляешь себе? Готов ли ты таким отчаянным секретом с кем-то поделиться? Что называется, на шарашку? А?
— Не знаю даже, что и сказать. Под контролем партии и правительства…
— А ведь ты понимаешь, Гриша, есть ведь еще вещи, которые необъяснимы и недоказуемы! — Шеф, захваченный водоворотом собственных мыслей, энергично отмахнулся от Гришиных аргументов. — Понимаешь?! Хотя бы в силу разницы человеческого восприятия. У одного глаза зоркие, и он все звезды в Стожарах сосчитать может. А у бабки, скажем, глаза подслеповаты; она не то что Стожары, она корову свою уже не видит. Все у нее расплывается перед глазами. Вот я ей о Стожарах расскажу, но она все равно их не увидит никогда! Понравится ей мой рассказ — ну, она в него, допустим, поверит, если ей захочется. А не захочется — не поверит, сколько б я ни бился, доказывая свою правоту. Потому что не видит старушка! Глаза слабые.
Так и с другими явлениями природы: кто-то воспринимает их как данность, потому что они даны ему в непосредственных ощущениях, а кто-то мимо проходит, в упор не замечая очевидного. Потому что нет у него соответствующего органа для восприятия! Нету и все!
— То есть?.. Вы верите, что тайное сакральное знание существовать может? — спросил слегка сбитый с толку Гриша. И похлопал себя по карманам в поисках новой папиросы.
— Не знаю, — пожал плечами Герасимов. — Честное слово — не знаю, Гриша! Я только пытаюсь рассуждать… Пойдем-ка!
Папиросы так и не отыскались; пустая пачка была выброшена в ведро минут пятнадцать назад, о чем Гриша напрочь забыл. Оставив в покое карман, он послушно зашагал за своим старшим коллегой.
Покинув курилку, они миновали лестничный пролет, вышли на улицу, проскочили через тесный дворик с парящимися на асфальте лужами и, открыв тяжелую железную дверь, нырнули в длинную кишку коридора того корпуса, где располагалась их реставрационная мастерская.
— Помнишь, о Брюсе говорили? — спросил Михал Михалыч. — Я тут кое-какие справки навел. Интересная картина вырисовывается. Конечно, большая часть всех эти слухов и басен о нем — ерунда, суеверия… Но при всем при том — дыма без огня обычно не бывает. Ведь надо понимать, что все эти побасенки рассказывали люди самые простые, не только ограниченные в плане образования, но и зачастую лишенные фантазии. Выдумать какую-то небывальщину — дело не такое непростое. И при всем том отнюдь не все Брюсовы чудеса поддаются нынче объяснению. Очень много загадок и совершенно непонятных вещей… Ну, вот, скажем, созданная им «цветочная женщина». Вот, вот тут… — Михаил Михайлович полистал свою записную книжку и, найдя нужную страницу, зачитал: — «Известное лицо прельщает он диавольскими прелестями и различными нечестивыми приманками, как-то: для какого-то особого празднества в Ассамблее вывел он цветочную женщину, плясавшую со всеми, будто живая, а по истечении срока сгинула, увяла, будто не было никогда». Вот что бы это такое? Галатея?
— А что такое Галатея? — спросил Гриша.
Михаил Михайлович, усмехнувшись, пожал плечами.
— А вот еще: «В усадьбе своей, в Глинках, разбил сады в замысловатом ученом стиле и как-то, собрав гостей, увеселил публику особым катанием сперва на лодках по пруду, а через час — на том же пруде — катанием на коньках среди лета». Я, Гриша, обсуждал это с физиками. Кое-кто из них говорит, что в принципе такой фокус-покус возможен, суть будто бы в особом способе сохранения придонного льда… Но это чисто теоретически. А практически — никто не берется повторить! Но Брюс-то как-то это сделал?
— М-да… Замысловато!
— И Брюс весь из таких замысловатостей. Он еще примечателен тем, что на него доносы, как ни странно, и после его смерти писали! Уж очень боялись колдуна. Когда он скончался у себя в Глинках в 1735 году — а удалился он в свое имение еще в 1726, через год после смерти царя Петра и задолго до падения своих покровителей и друзей, и все свое время в течение девяти лет целиком посвящал науке — так вот, смерть его вызвала слишком много вопросов у московских властей… В народе даже легенда распространилась о смерти Брюса. Говорили, что он перед смертью отыскал-таки эликсир Вечной жизни. Причем проверил действие эликсира на своем слуге, Сидоре Ивашове: сперва изрубил его в куски, затем сбрызнул эти куски мертвой водой, отчего они срослись, сделавшись снова единым целым, а после побрызгал живой водой. И Сидор ожил, сделавшись моложе и здоровее. После опыта Брюс велел и над ним подобную же операцию произвести. Но слуга то ли оробел, то ли нарочно слукавил: на куски тело Брюса разрубил, а банку с эликсиром разбил. Поэтому хоронили Брюса не в гробу, а будто бы в бочке…
— Ну, уж это точно — сказки! Живая и мертвая вода… Конек-Горбунок! — сказал Гриша.
Михаил Михайлович хмыкнул.
— Да, оно конечно. Но для современников это были мелочи. Самое страшное обвинение, которое выдвигали они против Брюса, — другое. Почему они все его боялись?.. А ему принадлежала Черная Книга! Которую, по слухам, он замуровал в стенах своей Чертовой башни. Одно время в народе ходили по рукам списки Брюсовых сокровищ — после его смерти все эти предметы должны были перейти в ведение российской Академии наук, но странным образом большинство их затерялось… Будто бы. Вот тут кое-что названо: «Вещи, оставшиеся после него, много людей стремились приобрести, а, по моему разумению, такого добра желали они себе на горе. Ни на что, кроме как на чернокнижие, оное не годится. Упомянуты в списках: книжица, таблицами, тайными буквами выписанная… зерцало, показывающее покойника за 100 лет вживе, одежду его, и походку, образ говорящий и на все вопросы отвечающий день, после пропадает… книга, писанная волшебными знаками, которой бесы служат… Сочинения Шестокрыл, Воронограй, Остромий, Зодий, Алманах, Звездочет, Аристотелевы врата… Заговоры и приговоры, прорицания и предсказания… А особо Черная Книга, писанная письменами волшебными, существующая от начала мира, а написал ее сам Змий, от коего перешла она к Каину, от него к Хаму, на время потопа прятали ее в камень Алатырь, и была она после и в проклятом Содоме, и у царя Навуходоносора, и всюду сеяла погибель людям, ибо тот, кто ее получает, исполнит все свои желания и весь мир во власть, и судьбу, и все, что было и будет, узнает.
А Черную Книгу эту колдун Брюс выкупил у арабов и спрятал до поры в стенах своей башни, заклята она колдовскими заклятиями на девять тысяч лет…»
— Весь мир во власть?! Все, что было и будет, узнает?! Ну, Михал Михалыч, это слишком!
— Да, что слишком, так это точно! Замашечки у него те еще были… А достоверно известно, что Брюс изобрел какой-то вечный календарь, регулярно издавал его и печатал в нем довольно точные астрологические прогнозы… Современники со страхом отнеслись к подобному новшеству. А что касается предсказаний…
— Вы что, Михал Михалыч, в бесов поверили?! — с упреком произнес Гриша. Он заподозрил, что руководитель разыгрывает его. Но Михаил Михайлович говорил с абсолютно серьезным видом:
— Бесы? А что бесы? Бесы — это понятно!.. А вот как ты объяснишь «зеркальце, которое покойника вживе» показывает? Известно, что царица Анна Иоанновна, которая Брюса весьма уважала и даже в чем-то советовалась с ним, умирая в 1740 году, за день до смерти общалась со своим двойником. И тому были прямые свидетели — ее приближенные слуги и царедворцы. Встреча с двойником царицы весьма всех их напугала, но сама властительница объяснила дело так, что будто бы говорила она «со своей смертью».
Михаил Михайлович глянул на Гришу: его сотрудник сидел, застыв, выпучив глаза и задрав брови. Двойники ввели Гришу в ступор.
— Но еще поразительнее, — вкрадчиво сказал шеф, — выглядит смерть Василия Никитича Татищева, достойного ученика и соратника Брюса.
— Татищев — это… историк?
— Историк, географ, инженер, предприниматель, государственный деятель, преступник поневоле… Благородная русская величина, которую одним словом не описать: богат талантами, яркая и крупная личность. Но в данной ситуации интересно то, как он умер. Кстати говоря, в судьбу он сам не верил. По крайней мере, не признавал ее и, соответственно, в предсказаниях толку не видел. Объяснял так: «Ибо если бы мы совершенно все приключения, предписанные и неизбежные, разумели, то б не имели нужды жить по закону». По-моему, этими своими словами он открыто смеется над своими оппонентами — в частности, над