— Успокоились.
— Сон хоть кого успокоит. — Он усмехнулся. — Так вот и всегда: побегают, покричат и угомонятся. Ночной пассажир… — Он снова усмехнулся и покрутил головой. — Вот дневной — это беда. Днем он нервный, ждать не хочет. А ночью хоть в ухо клади…
Большая река в затуманенных берегах казалась неподвижной, безжизненной, как застывающий свинец, источающий еле ощутимое тепло.
— Все мы пассажиры в своей жизни, — вздохнул Федор Васильевич.
Многолетняя необременительная служба на пристани местной линии располагает к различным размышлениям, которыми не с кем поделиться. Пассажиры — люди торопливые, непоседливые, к длинным разговорам не склонные. Вот это последнее обстоятельство заставляет задумываться о смысле жизни и придает одиноким размышлениям философский характер.
Так я подумал и, сочувственно вздохнув, приготовился выслушать до конца все, что накопилось в мыслях моего одинокого собеседника. А он продолжал:
— Каждый чего-то ждет. А если не ждать, то как же тогда жить? Да я считаю, что это уж и не человек вовсе, который ничего не ждет. Так, я по своему разумению полагаю, что у каждого есть что-то такое в отдалении или ожидаемое на подходе. Не может человек без этого. У каждого свое, каков человек, таково и ожидание.
Теперь уже стало ясно, что мой собеседник не намерен ограничиться одними только философскими высказываниями. Тут другое: устал, наверное, человек нести тяжелую ношу своего ожидания и хочет отдохнуть. А для этого требуется терпеливый собеседник или, вернее, слушатель, который согласился бы на какое-то, хоть небольшое, время разделить с ним груз ожиданий, надежд, размышлений. И чтобы охотно согласился, сочувственно.
Как раз я и оказался таким собеседником, да и время выдалось подходящее: спешить ни мне, ни ему некуда. А самое главное, в поселке я когда-то жил да и сейчас нередко навещаю старых знакомых, и все поселковые дела мне в общем-то известны. Федор Васильевич поэтому с особой охотой и откровенностью все мне рассказал.
— Мы с ней в одном доме жили, с Катей Каруселевой. И такая между нами была родственность, такое радушие, ну будто мы брат и сестра.
3
Катя Каруселева. Так о ней бережно сказал Федор Васильевич, что сразу открылся предмет его ожидания. Катя со своей мамой Юлией Ивановной жили в доме, принадлежащем сестре Федора. Тогда еще в рабочем поселке не строили домов выше двух этажей, а все больше одноэтажные, и при каждом доме двор и усадьба, как в деревне. И каждый старался, чтобы его дом выглядел понаряднее и чтобы перед домом палисадник с кустами сирени, с раскидистой яркой рябиной и с цветничком. У всех были огороды, и у многих — сады с плодовыми деревьями, с ягодниками.
Жили все хорошо — не то чтобы богато, но и нужды не знали ни в чем. Стоял поселок на высоком берегу большой реки. Через поселок проходила Горнозаводская железная дорога. Работы всем хватало: в депо, на кирпичном заводе, на строительстве стекольного завода.
Родителей своих Федор не помнил. Они погибли оба в один день, когда ему не исполнилось еще и двух лет. Отец его — плотник — работал бригадиром на сплоточном рейде, который находился на противоположном берегу в устье незначительной таежной речушки. В этот день, уходя из дому, отец предупредил:
— Обед мне сегодня не привозите. Вот тут я взял кой-чего. Река нынче неспокойная', да и верховой лед не весь прошел. Смотри, как кипит!
Отец предупредил и спокойно отправился на работу. На рейде многие из поселка работали, и за ними утром катер приходил. А мать в тот день шанежек напекла и решила отвезти мужу. «Подумаешь, буря! Экое для нас диво!» А к ней пристали еще несколько таких же до глупости отчаянных. На беду лодочник им попался выпивший, он их и повез. Трезвый бы не отважился.
Ну, все и погибли, и двое из тех сплавщиков, которые кинулись их спасать: отец Федора и еще один, совсем молодой парень.
Теперь всей родни у Федора осталась одна сестра. Анюта — девчонка пятнадцати лет, восьмой класс. Все, кто ее не знал, думали, что ей должно быть семнадцать-восемнадцать — такая она удалась большая да самостоятельная. Трудно ей пришлось с малолетним братишкой, да еще учиться, и хозяйство, хоть и небольшое, а внимания требует — на одну пенсию без этого не проживешь…
Люди помогали ей, кто чем мог, братишку в ясли определили, хотели в круглосуточные, но она не согласилась:
— Как же я одна в таком дому ночевать стану? Да я забоюсь.
— А какая же, — удивленно спрашивают, — какая тебе от младенца защита?
Смеется:
— Я ему защита, оттого у меня и страху нет. Он при мне, я при нем, вот нам и не страшно.
А дом у нее не то что уж очень большой, но все же для полной семьи строенный. В зимней избе, что окнами на улицу, сама жила с братиком, а летнюю сдавали, если квартиранты хорошие находились.
Спросят, как она живет, ответит, что не хуже других, а в общем нормально. Жаловаться не любила, прибедняться — тем более.
Училась она средне, но была старательна и считалась самой рассудительной девочкой в классе и самой справедливой. Ее всегда выбирали старостой класса или комсоргом. При всей своей занятости и в школе и дома она любила читать книги, используя для этого каждую свободную минуту. Читала много и все, что попадет под руку.
Уложив брата, она сразу же открывала книгу и читала вслух, и тогда он сразу замолкал, засыпал под слегка возбужденный чтением голос сестры. Это было для него колыбельной песней. А потом, когда прошла пора песен и наступило время сказок, он с интересом начал не только прислушиваться к усыпляющему голосу сестры, но и что-то понимать. У него даже появились свои любимые герои.
Как-то очень уж он разыгрался, время было позднее, а он все кувыркается да куролесит. До того довел Анюту, что она пригрозила:
— Всыплю я тебе сейчас снотворного.
Шел ему уже четвертый год, и он все понимал. Угроза сестры подействовала, он слегка притих, а когда она взяла книгу, вдруг потребовал:
— Хочу Штукаря…
И уснул, не дослушав очередную главу «Поднятой целины».
Анюта радовалась: «Вот и еще растет читатель, будет с кем поговорить». Но когда он выучился читать, то книгами не очень увлекался. Как и многие мальчишки, читал только про войну да про шпионов.
4
Когда Анюта получила паспорт, устроили ее на кирпичный завод, учетчицей. Работала и училась в вечерней школе. Конечно, трудно пришлось, но была она сильная, здоровая девушка, и все ей было нипочем, потому что с самого начала настроилась на трудную жизнь.
Но что она, девчонка, знала о жизни? Утром, еще по темному, торопилась на работу, по дороге «забросив» братика в детский садик. Отработав смену, бежала в школу. Из школы — в детский садик и домой. Так и кружилась в этом кольце каждодневных забот, пока Федор и сам не пошел в школу. Анюта закончила учебу, тогда и жить стало намного легче, и времени стало больше.
И времени стало больше, и забот, да таких, о которых прежде и не думалось и которые приходят
