оперативным корреспондентским блокнотом, и все мои беглые заметки тут же превращались в статьи, очерки и даже фельетоны, потому что с конца 1924 года я начал работать в газете «Комсомолец» Оренбургского губкома комсомола.
Потом мне довелось работать во многих газетах — губернских, городских, краевых, районных; объездил оренбургские степи, Южный Урал, часть западного и северного Предуралья и еще побывал в самых разных, ближних и дальних районах нашей воистину необъятной страны. И везде встречи с тружениками, тоже очень разными, обладающими самыми разнообразными качествами. Не обо всем, конечно, написал, не все напечатал и почти ничего не сохранил из написанного и напечатанного. Только совсем недавно удалось при содействии работников Всесоюзной библиотеки имени В. И. Ленина восстановить не совсем полный список напечатанного в разных журналах и газетах.
Очень много помог мне наш пермский известный просветитель и литератор Б. Н. Назаровский. Он редактировал двухтомную «Историю Урала» и некоторое время работал в газетном хранилище Ленинской библиотеки. Оттуда он прислал мне полушутливую (иначе он и не мог), но совершенно точную справку о моей работе в Оренбурге:
«Как удалось установить в результате долгих поисков… с 7 февраля 1926 года начал выходить «Молодой большевик», еженедельная газета-журнал рабоче-крестьянской молодежи. Самое деятельное участие в газете-журнале принимал молодой Л. Правдин, который, по дошедшим до меня позже сведениям, был секретарем редакции.
Газета была очень своеобразной. Она выходила на 12 полосах небольшого формата и предвосхитила появившиеся значительно позже и теперь популярные еженедельники: «Литературная России», «За рубежом», «Экономическая газета» и т. п.
Уже в № 1 за 7 февраля мы находим на 9-й странице рассказ Л. Правдина «Окно в деревню». Во 2-м номере за 14 февраля инициалами Л. П. подписано несколько разных по жанру материалов. Один из них подписан так: «Красный гвоздь (Л. П.)». Выбор псевдонима не случаен, он свидетельствует о твердости убеждений молодого литератора».
Тогда еще никто не призывал литераторов активно вторгаться в жизнь, и мы просто жили и работали азартно, весело и самоотверженно. Теперь-то я понимаю, как удачно у меня все получилось: я очень мало сидел в редакционных кабинетах и очень много ездил по заводам, селам и станциям. Подолгу жил в районах и впоследствии в колхозах и совхозах. Да не просто жил и наблюдал, а работал. Кем я только не был: трактористом, уполномоченным по хлебозаготовкам и организации колхозов, лесорубом, плотником, лыжным мастером, художником, завхозом, полиграфистом… Но всегда и прежде всего я был газетчиком, литератором, много писал и немедленно публиковал.
Первый рассказ я напечатал в 1924 году. Мне едва минуло 19 лет. Жизненного опыта немного, литературного и того меньше. Все компенсировалось только неуемным стремлением утверждать новый быт, и немедленно. Рассказ назывался «Свадьба», в нем я боролся за чистоту любви, против всякого мещанского и церковного мусора. Рассказ впервые был напечатан в «Молодом большевике» и перепечатан многими комсомольскими газетами.
За годы работы в газетах я напечатал большое количество рассказов и очерков, удачных и не очень удачных, но все они по-юношески бескомпромиссны и даже иногда просто запальчивы. Мне всегда хотелось до предела заострить тему — это было в духе времени, о котором идет речь.
Самыми удачными рассказами того периода я считаю: «Пушкин в Симбирске» и «Гончаров дома». Эти рассказы, далекие от литературоведческой дотошности, однако, основаны на документах и воспоминаниях очевидцев, которые удалось отыскать в старых журналах и газетах. Рассказы были опубликованы в газетах, перепечатаны журналами и передавались по радио.
Но все это было только «классными сочинениями на вольную тему» в школе жизни, в начале литературной учебы. И первые повести я также рассматриваю только как подготовку к настоящей работе. Такой работой я считаю свою первую повесть «Трактористы».
Я никогда, от первого своего печатного произведения и до нынешнего дня, не расставался с газетой. Именно газета научила меня не только видеть материал, но и точно определять его место и значение в нашей жизни, его пригодность или непригодность, научила; давать каждому явлению социальную оценку.
Газета не терпит половинчатости и равнодушия, все должно быть предельно точно и ясно. Наконец, газета учит краткости и выразительности языка, если, конечно, человек хочет этому научиться. Бесспорно, газета не художественная литература и весьма терпимо относится к языковому штампу, но зато она любит точную, броскую, звонкую фразу. Это — как жизнь, которая не состоит из одних жизнеутверждающих примеров. Надо выбирать только такие, на которых следует учиться. Низкий поклон газете!
Повести «Трактористы», «Золотой угол», «Апрель» и роман «Счастливые дороги» создавались даже не по следам событий, а наравне с ними, по самым горячим следам, между командировками, по ночам после суматошного редакционного дня. Когда теперь я пробую прочитывать их, то мне кажется, будто многие страницы сработаны прямо на полевом стане, или в прокуренной избе сельсовета, или даже в сенях под грохот степного бурана. И тогда я прощаю сам себе многие несовершенства повестей, газетную торопливость и прочие литературные просчеты. Кроме того, не надо забывать, что автору было от двадцати до двадцати пяти. И еще не существовало Союза советских писателей, но была РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей), которая незакономерно делила писателей на коммунистов и беспартийных, на пролетарских и «попутчиков». Только постановление ЦК ВКП(б) от 3 апреля 1932 года все поставило на свои места, и на первом писательском съезде Горький сказал: «…Отныне понятие «беспартийный литератор» останется только формальным понятием, внутренне же каждый из нас почувствует себя действительным членом ленинской партии».
Постоянное и самое непосредственное участие во всех делах нашей страны стало смыслом жизни каждого литератора. Мы умеем работать и стремимся как можно лучше написать об этом, чтобы и всем хорошо жилось и работалось. Человек — общество — природа — такое триединство я полагал основой своей литературной работы, считая это своим открытием, и очень удивился, узнав, что все это было известно задолго до меня. Я видел жизнь во всех ее проявлениях и уже умел их описывать, но еще не научился осмысливать, без чего, как известно, не может быть литературного произведения.
Первый настоящий писатель, с которым я встретился и впоследствии подружился, был Артем Веселый. Мне очень нравились его книги, и особенно «Россия, кровью умытая», «Гуляй-Волга» и «Реки огненные». Все меня восхищало в этих книгах — размах, удаль самого автора и, несомненно, его героев и чеканный, гулкий, как самый большой колокол, язык. Узнав, что я пишу роман, он сказал:
— Вот это хорошо. Жизнь — штука широкая, о ней писать надо, как молотом по железу. Или во весь мах против течения.
Потом, когда я учился в Литинституте, он зашел за мной и позвал на именины «к одному могучему мужику».
Оказалось — это он меня приглашает к самому Василию Каменскому.
— А удобно так, без приглашения? — засомневался я.
— Писателю все удобно, если интересно.
Артем оказался прав: Каменский почему-то очень мне обрадовался. Потом я узнал, что он просто любит гостей и особенно любит знакомиться с неизвестными ему людьми. Большая комната казалась тесной, потому что вокруг вдоль всех стен стояли шкафы, набитые книгами и какими-то бумагами в объемистых папках. Все, что не помещалось в шкафах, громоздилось почти до потолка на шкафах и выглядывало из-за шкафов. Каменский собирал все, что относится к литературе. Он и меня заставил оставить автограф и потом этот листок убрал в стол. Но поговорить нам не пришлось, так как начали собираться гости, из которых я знал только одного Юрия Олешу.
Мне еще предстоит написать об этих и последующих встречах с писателями, чем я сейчас и занят. Перечитывая записи разной давности, я могу заметить, что даже незначительные замечания, мимолетные фразы кажутся как бы выписанными из книг — так они неотделимы от личности писателей. Но, сколько я ни искал в их книгах, этого вскользь сказанного, ничего похожего не обнаружил.
