следует все, что произошло? Торопливость мысли порождает необдуманные решения, а это не приводит ни к чему хорошему. Не надо спешить с выводами.
Подумав так, Стогов поспешил миновать ворота и вошел в парк. Здесь, как и во всем окружающем мире, стояла тишина. Над необъятной степью раскинулось еще более необъятное небо, беспорядочно усеянное звездами различной величины. Их непрочный мерцающий свет пробивался сквозь широко разросшиеся короны и расплывался потраве, по дорожкам, как тусклые мысли сбитого с толку и потому слегка растерявшегося человека.
Да, он сбит с толку, растерялся — в этом Стогов должен был признаться самому себе. Вот сейчас он придет домой и приведет в порядок свои невеселые мысли. Но тут же он подумал, что дом как раз самое неподходящее место для размышлений — очень уж там много всего, напоминающего Симу и разрушенный семейный уклад. Развалины, не поддающиеся восстановлению.
Впереди блеснул свет. Это был центр парка. Именно здесь находилась бывшая барская утеха — некое строение под названием «храм любви». Храм этот, вернее, все, что от него осталось, разобрали, фундамент расчистили, устроив на нем танцевальную площадку. Там и сейчас звенела и похрапывала басами гармонь, четыре девушки танцевали, несколько парней сидели на скамейках и сосредоточенно смотрели на танцы.
Всего одна лампочка светилась на столбе, скудного света едва хватало только на часть площадки, цветастые развевающиеся в танце подолы то вспыхивали, вылетая на свет, то скрывались в темноте.
Стогов никогда не танцевал. Недостойное это занятие — танцы, стишки: так он думал в юности, красуясь зрелостью недозрелого своего мальчишеского ума. А потом, когда и в самом деле поумнел и к своему уму стал относиться критически, изменилось и его отношение к танцам: теперь он считал это занятие всего лишь легкомысленным, но вполне допустимым.
И сейчас, обходя освещенную площадку по темным боковым аллейкам, он думал: «пусть их, если уж это им нравится…» Тем более, что все эти девушки и парни работали на строительстве плотины, и хорошо работали.
В самом дальнем углу парка нашел он скамейку и тяжело, как смертельно уставший путник, опустился на нее. Вот тут ничто не помешает основательно все обдумать и, может быть, принять какое-то решение, хотя — это он понимал — от его решения вряд ли что-нибудь изменится. Это было первое, о чем он подумал: безнадежная мысль, безрадостная.
Гармонь умолкла, но ненадолго. Вот опять завела что-то тягучее, не пригодное для танцев. И тут же послышался высокий мальчишеский голос, такой чистый и звонкий, что можно было разобрать каждое слово:
И сразу несколько голосов подхватило:
«Любовь, — подумал Стогов. — Ну, конечно, о чем же им еще петь? Вот и Сима тоже…» Ему припомнился тот, как он считал, вполне бессмысленный разговор, когда впервые Сима сказала о своей любви. Тогда оба они были уверены, что Боев утонул, и такое признание в любви ничем не грозило Стогову.
И он, Стогов, не поверил, что Сима выполнит свою угрозу — уйдет от него. А ведь ушла. Любовь, вернее, отсутствие любви выгнало ее из дома. Других-то причин нет. Ну, послушаем, чем там у них кончилось, у отца с сыном?..
грянул хор с таким мстительным торжеством, что Стогову стало не по себе. Он-то тут при чем? Не поверил в любовь? Какая чепуха! Как будто его неверие могло что-то изменить?
Все остальное он прослушал уже без всякой заинтересованности:
Песня кончилась. На площадке еще поговорили, посмеялись и начали расходиться в разные стороны. Удаляясь, запела гармонь, у ворот какой-то удалец пронзительно свистнул, неподалеку от скамейки, где сидел Стогов, засмеялась девчонка. И все затихло. Так и не удалось ничего обдумать и обсудить, да, наверное, ни обдумывать, ни обсуждать ничего и не надо. Ничего от этого не изменится, а надо просто заново устраивать свою жизнь. Такая покорность судьбе всегда была свойственна ему, когда дело касалось лично его. Бери то, что можно взять без особых стараний, а особые старания прибереги для дела, которому ты себя посвятил.
И женился он так же, без особых стараний и, как оказалось, без любви, но об этом последнем обстоятельстве он догадался только теперь, когда Сима ушла от него.
И Сима почти в то же самое время вспомнила о своем незадачливом замужестве. Пришлось вспомнить, баба Земскова заставила все рассказать. И не хотела, да рассказала. Баба Земскова тоже не собиралась ни о чем расспрашивать Симу, совсем это ей ни к чему, и если бы не Крутилин, то и не подумала бы.
