Остановился, стал наблюдать за ловом. Рыбаку явно везло: одну за другой вытаскивал он небольших барабулек.
— Ловко у вас получается! — не скрывая восхищения, сказал Федор.
— Да только сейчас начало брать. Знать, ты, парень, счастливый.
— Это с какой стороны посмотреть...
Сказал Федор и подумал: а ведь верно, везет все-таки ему, — в каких только переделках не был, а вот еще ходит под солнцем.
Стоял Федор, молчал, не зная, что сказать дальше, и, чувствуя, что молчание затягивается, буркнул:
— А что такое, вот я выписался из госпиталя, хожу по городу и никого из знакомых не вижу.
— А это смотря кому какие знакомые нужны, — философски отвечал рыбак, поплевав на червяка, хотя плевать-то совсем было ни к чему — ловил он не на дождевого, а на морского. — Одни с красными ушли, другие — с белыми. А то в леса подались, в «зеленые». А вообще-то долгонько ты в госпитале провалялся.
— Почему вы так думаете?
— Так если бы при Врангеле был ранен, то о знакомых не спрашивал бы. А красных уже больше года здесь нет...
— Я белобилетчик... После госпиталя механиком на мельнице работал, да она сгорела,
— Что ж, все может быть, — согласился рыбак, снимая с крючка горбатую светло-розовую барабульку. — Только ты, брат, не очень-то эти сказки рассказывай, а не то враз на «Кагуле» очутишься. А оттуда путь один. — И он показал, пальцем на воду.
— Это почему же?
— Морда-то у тебя, извиняюсь, — надул рыбак щеки. — Таких можно смело в двухкорпусный плуг запрягать. Я серьезно, — добавил рыбак, как видно заметив изумление на лице Федора. — Я не знаю, кто ты и откуда взялся, может, и с мельницы, но похоже, что с неба свалился. Так вот, здесь сейчас ружье не носит только тот, кто вообще ходить не может. Так-то...
Рыбак закинул удочку и так сосредоточенно стал глядеть на поплавок, что Федор понял — больше от него ничего не добьешься. Но спросил на всякий случай:
— Переночевать где-то надо... Не посоветуете?
— Переночевать?.. — переспросил рыбак. Замолчал, вытащил удочку, поправил червяка, снова забросил. И вдруг испуганно:
— Будет тебе сегодня ночлег!..
И, увидев недоумевающее лицо Федора, пояснил;
— Облава...
Добавил от души:
— Дай бог, чтобы все хорошо обошлось...
Теперь и Федор увидел, как на обеих сторонах моста появились патрули. Хотя он и считал, что у него документы надежные, но сердце невольно сжалось — черт его знает как получится.
Но делать нечего, пошел к Экипажской пристани. Командир патруля пехотный поручик и документы смотреть не стал, только кивнул головой. И Федор очутился в труппе уже взятых под стражу людей.
«Ну, так еще жить можно, не один...» — с удовлетворением подумал он.
А потом все стали подниматься наверх, по извилистой лестнице. Когда-то Федор ходил по ней; сразу же после мобилизации водили их, тогда молодых матросов, в баню, находящуюся около самой воды. Даже вспомнил, что тут сто восемьдесят семь ступенек, но проверять не стал — не до того...
Вот и Лазаревские казармы. Всех задержанных провели во двор, и с лязгом захлопнулись позади тяжелые ворота.
Федор уже бывал здесь, во флотском экипаже. Отсюда он был направлен на «Императрицу Марию», а потом и на «Волю». Отсюда отправлялся и отряд в Ростов против Каледина. Но сейчас Федор так устал, что ни думать, ни вспоминать ни о чем не хотелось. Он лег на теплые камни плаца и сразу же заснул. Да ненадолго: начавшийся шум разбудил его — привели еще одну группу людей.
И так продолжалось всю ночь.
А утром на плацу появились какие-то армейские чины, начали сортировку. Как видно, среди них были и контрразведчики, потому что вот одного отвели в сторону, затем другого.
Уж на что казались Федору надежными его документы, но сейчас, после встречи с княжной, ему своей фамилии приходилось опасаться. И он осторожно стал продвигаться к столу, за которым проходила проверка документов, хотелось узнать, что там и как. И неожиданно — даже глазам не поверил — увидел старого знакомого: кондуктора Шоплю, боцмана о дредноута «Воля». Боцман за это время так раздобрел, что, оглядывая скученных людей, шеей не двигал, а поворачивался всем корпусом. И все на нем было такое блестящее — погоны, шевроны на рукавах, медали на груди, словно он ради этого случая специально экипировался,
Вот Шопля неторопливо двинулся по плацу, а за ним, шаг в шаг, двинулась громоздкая фигура, не иначе, как телохранителя, потому что он прямо-таки не спускал с боцмана глаз, Странный вид имел этот человек огромного роста — чуть ли не на голову выше боцмана: торс и плечи геркулесовские, а головка маленькая, лобик закрывают зачесанные на глаза рыжеватые волосы. На лице выделяются только большой треугольный нос да маленький подбородок. Где-то этого человека Федор уже видел, но где, где? Напрягал память и никак не мог вспомнить. В экипаже, на корабле? В отряде Драчука, Мокроусова или Федько? В Донской флотилии, в госпитале или в 41-й армии? Нет, нет и нет, а видел. Причем хорошо помнит, что встреча-с этим человеком у него тогда вызывала чувство какого-то страха и гадливости.
Эти же чувства возникли у него и сейчас, Но на ленточке сдвинутой на затылок бескозырки этого человека он прочитал надпись: «Ген. Алексеев» — так назвали белые линкор «Воля», бывший «Император Александр III», тот линкор, на который нужно попасть
Федору.
«Эх, была не была!» — решил он и, сразу вспомнив имя и отчество Шопли, окликнул:
— Федот Гаврилович! Господин боцман!
Шопля остановился, нахмурился, вглядываясь, кто же это такой осмелился его потревожить, а у его телохранителя глазки стали совсем как щелочки, и у Федора, пробиравшегося к ним, создалось такое ощущение, словно зрачки-точечки этого человека прокалывают его насквозь.
Подошел ближе Федор, не обращая внимания ни на хмурый вид Шопли, ни на свирепый взгляд его телохранителя, весело поприветствовал.
— Здравствуйте, господин боцман! Не узнаете?
— Щось знакомая рожа, — хрипло процедил Шопля, расправляя согнутым указательным пальцем щетинистые усы. И вдруг ткнул этим пальцем в грудь Федора: — Вспомнил! Комендор с нашего линкора?
— Так точно, первый номер кормовой башни матрос первой статьи Бакай.
— Наш? — наклонился к уху боцмана телохранитель.
— А черт его знает! Тогда болтался, как дерьмо в проруби, то к нам, то к большевикам. А я думал, ты там, у краснопузых.
— Что мне у них делать? Ребер у меня много, а вот потерял четыре, — Федор поднял рубашку, показал шрам на животе и груди, — и то жалко. А ведь голова-то одна. Что я ее буду подставлять?
— Ишь ты, не дурак!.. Где же это тебя так?
— В Ростове.
— Вот я же говорю, что тебя к краснопузым тянет, пошел же тогда!
— Так, господин боцман, разве я один! Все тогда шли, и даже вы, помню, собирались, да только вас не пустили, потому что какой же корабль без боцмана?
Фраза, сказанная Федором просто так, только потому, что нужно же было что-то говорить, неожиданно достигла цели: боцман Шопля считал себя незаменимым человеком на корабле, если не более нужным, чем командир, то в крайнем случае вторым, и ему просто польстило, что такое же мнение и у бывшего комендора.
— Гм! — самодовольно крякнул он и снова расправил пальцем усы. — А где же ты все это время околачивался?
