– Как провели вы сегодняшний день, сударыня?
– Я была в Фурвьере.
И она с опаской ждала насмешек: господин Баррье кичился своим вольномыслием. Но он ограничился тем, что снисходительно посмеялся:
– Конечно, вы правы, если это вам нравится! Господин Дакс поглядел на свою дочь с некоторым презрением:
– Что делать, Баррье! Это у нее от матери.
– Оставим это! – быстро возразил жених. – Мне это безразлично. Я не так нетерпим, как вы, папаша. Пусть моя жена ходит к обедне, сколько ей заблагорассудится. Я старый либерал, я буду уважать все ее затеи.
Но господин Дакс сам претендовал на звание человека широких взглядов.
– Я больше, чем кто бы то ни было, уважаю, друг мой, то, что достойно уважения. Но вы увидите ее ханжество, которое послужит хорошим испытанием для вашего терпения. Я счел бы себя недобросовестным, не предупредив вас об этом…
Госпожа Дакс от злости даже положила вилку, чтоб более демонстративно пожать плечами. Доктор обеспокоился и постарался умилостивить ее:
– Ну, ну, госпожа Дакс, не сердитесь. Видите ли, когда все будут думать так, как я, вопросы веры не будут никого занимать!
Госпожа Дакс резко и ясно сформулировала:
– Друг мой, вы говорите, как по писаному. Но когда все будут рассуждать, как вы, тогда не будет больше глупцов, а это время еще не слишком близко. Вы человек достаточно развитой, чтоб обходиться без веры, а я – хоть и дура, и не образованная – тоже в душе обхожусь кое-как без нее. Но вы женитесь на девушке, которая еще слишком молода, чтоб здраво рассуждать; поверьте мне, позвольте ей ходить к исповеди: это избавит вас от целой кучи хлопот.
Барышня Дакс, опустив голову, молчала. Кроме того, никто не интересовался, что она могла бы об этом сказать.
– Каких бы лет ни была женщина, – отрезал господин Дакс, – она всегда почти настолько слаба рассудком, что нуждается в опекуне. Но у нее есть муж, который исполняет эту обязанность. Что же касается лживых ханжей, то они являются элементом вредным и, кроме того, унижают человеческое достоинство. Баррье, я не советовал бы такому серьезному человеку, как вы… – Господин Дакс принципиально не давал никому советов. – Но я на двадцать пять лет старше вас, и у меня есть тяжело доставшийся мне опыт супружеской жизни. Так вот! Будьте уверены, вы узнаете семейное счастье только в том случае, если воспитаете ум вашей жены и поднимете ее до себя. Она не хуже и не лучше всякой другой. Сотворите ее по образу и подобию своему. Будьте терпеливы и тверды.
Господин Габриэль Баррье согласился с ним, серьезно кивнув головой.
– Послушайте! – воскликнула госпожа Дакс. – Голубчик мой, женщина может быть такой и этакой, но изменить ее невозможно. Ваша жена такова, какова она есть: не слишком лукавая, довольно мягкая, но честная и хорошо воспитанная – воспитанная мною. Оставьте ее такой, какова она есть, и не мешайте ей жить спокойно. – Она бросила в сторону мужа презрительный взгляд. – Только те, кто сами потерпели неудачу, лезут учить других!
Когда госпожа Дакс волновалась, то у нее, несмотря на двадцать лет, которые она прожила вдали от родного юга, появлялись провансальские интонации, какие-то намеки на прежний ее южный акцент, и они сообщали лионской речи, протяжной и певучей, неожиданную остроту.
– Будьте спокойны, госпожа Дакс, – поторопился сказать доктор Баррье, – мы с Алисой прекрасно уживемся, и я готов держать пари на ваше путешествие в Швейцарию, что она будет совершенно исключительной хозяйкой.
Он остановился, чтоб окинуть льстивым взглядом сначала госпожу Дакс, потом господина Дакса, и закончил:
– У нее есть от кого унаследовать. Умиротворенные и принимая эту фразу каждый на свой счет, муж и жена более или менее успокоились.
Съели мороженое с вишнями, персики и громадные груши дюшес, которые в это самое утро прибыли из Италии, – подарок миланского компаньона. Лионская буржуазия умеет хорошо поесть. И обед кончился.
Пить кофе отправились в гостиную. Госпожа Дакс шла впереди, опираясь на предупредительно предложенную ей руку будущего зятя; за ним шел господин Дакс, положив руку на плечо Бернара; позади всех шла барышня Дакс.
VIII
– Алиса, сыграй что-нибудь, – распорядилась госпожа Дакс.
Алиса послушно села за рояль.
– Сигару, папаша Дакс, – предложил доктор. – Мы покурим в соседней комнате, под звуки какой-нибудь песенки.
Госпожа Дакс не терпела табачного дыма в гостиной.
Таким образом они разбились на две группы; они разбивались на две группы всякий вечер: женщины со своим роялем или рукоделием – здесь; мужчины с сигарой и коньяком – там, – совсем по-турецки: гаремлик и селямлик.[9] Так коротали вечера – по-мусульмански, если можно так выразиться, – часов до одиннадцати и позже. И только незадолго до прощания обе группы соединялись, чтоб поболтать, а потом церемонно проститься.
– Мадемуазель Алиса, – крикнул жених, закрывая дверь, – я весь превратился в слух. Что-нибудь веселенькое, хорошо?
