– Если не занят, приезжай – покажу чего…
Весь день собирались тучи, влажность была высокая, какое-то нездоровое марево, ни малейшего намека на подобие освежающего ветерка, душно, сумрачно, работать не хотелось – хоть стреляйся!
А приехал к Любе, сел привычно в свое кресло в спальне, поздоровался с сатиром за некую выпирающую оконечность:
– Здорово, братец. Как сам?..
…И в этот момент за окном шарахнуло. Как будто природа-мать услужливо ждала, когда господин Сенковский доедет до своего уютного гнездышка… Машины разом заверещали сигнализацией, какие-то непонятные собаки завыли (вроде бы город, не пустырь, собаки все по домам сидят). И начало вовсю сандалить: раскатисто, звонко, до боли в перепонках – как будто по улицам Москвы бежал гигантский скотник в заляпанных навозом бахилах, озорной и пьяный, и огромным бичом с оттяжкой лупил по мостовой…
Люба, привычно благоухающая мускатом, была непривычно возбуждена: вовсю сверкала глазищами, заметно волновалась и трепетно раздувала ноздри.
– Ну все – с тебя магарыч. Я тебе такую королеву нашла… Такую…
Сенковский, поддавшись исходившим от Любы флюидам, сам слегка разволновался, пришел в радостное возбуждение, даже еще не видя очередную «двоечницу». Люба не обманет, если сказала – королева, значит, как минимум принцесса!
Стал уточнять, что там за подарок такой, любопытно было…
– Она не из общаги. Сытая. Местная. С родителями живет…
– Не понял… Зачем тогда ей это?
– Родители небогатые. Она девочка умненькая, понимает, что помочь ей они не могут. А самой, в одиночку, подниматься будет очень трудно – придется пройти через всю эту грязь, похоть…
– Ну надо же, какие страсти…
– А как ты думал? Ты мужчина, тебе не понять! Знаешь, через что приходится – красивой женщине, в одиночку?!
– По-моему, ты утрируешь. Ты у нас красивая женщина и «поднималась» в одиночку. Ну и через что тебе пришлось пройти?
– Ну… Я – исключение. Мне просто очень повезло, что попала в хорошие руки… А тысячи других?! Гхм… В общем, она умненькая. Не хочет влачить жалкое существование и быть подстилкой у всех подряд влиятельных товарищей… Хочет быть подругой одного, но крутого… Гхм…
Тут Люба почему-то потупилась и дальше стала излагать сбивчиво:
– Ну… Ни в чем не нуждаться… Чтобы все было нормально… Не быть никому другому обязанной… Эмм… Может, возьмешь на постоянную основу…
– Какую основу, Люба? Ты бредишь, что ли?!
– Будет преданной и верной, как собака… – Люба вдруг всхлипнула, засопела, как обиженный ребенок, и стала тереть глаза. – Я разбираюсь в этом, ты уж поверь…
– Люба, ты чего?! Перебрала, что ли?
– Жалко девчонку – цветочек… Пропадет! – Люба залпом выпила мускат из фужера, промокнула платком глаза и прерывисто вздохнула: – Уже и так на нее там маслятся все, от декана до последних лаборантов… Там у них за оценки надо платить. Денег нет… Говорят: плати! Денег нет – давай натурой, а то будешь вся в двойках! Страшненьких и бедных платить не заставляют – никто на них и не зарится… А к этой цепляются все кому не лень! Суки!!!
– Тихо, тихо, успокойся… Разберемся как-нибудь. Посмотрим, что там у нас за королева.
– Хорошо, разбирайтесь… – Люба как-то странно – остро и пронзительно – глянула на Льва Карловича, потом опять потупилась и привычно положила ключи на стол. – Поехала я. Смотри, не обижай девочку…
Тот факт, что на этот раз паспорт и результаты анализов явлены не были, Лев Карлович как-то проигнорировал – привык доверять Любе, она ведь не обманет…
В данном случае паспорт был совсем не нужен. Анализы тоже. Как вошла в спальню – Лев Карлович так и прирос к креслу. Золотоволосая, румяная, стройная, ясноглазая… ну просто солнышко! Живое воплощение здоровья и красоты. Грудь налитая, торчком – вот-вот порвет бюстгальтер, осиная талия, умопомрачительный изгиб крутых бедер, длиннющие стройные ноги… Да сразу понятно, почему все цепляются и липнут! Господи, бывает же такая красота на свете…
– Ну что, «папочка»… Мне нести ахинею про «двойку» или сразу будем знакомиться?
…А голос ломкий, неровный, и грудь высокая трепетно вздымается… Волнуется дивчина! Под напускной бравадой прячет неуверенность и страх перед неизвестностью…
Анюта вела себя как опытная, разбитная дама – Люба, что ли, научила… Но, как оказалось, под напускной бравадой скрывалась не только неуверенность и страх перед неизвестностью. Еще там кое-что скрывалось – такого Лев Карлович даже и предположить не мог.
Когда все формальности сами собой утряслись и роковая черта была пройдена, оказалось, что Анюта… девочка!
Простыня была в крови, Анюта забилась в угол кровати, обняла подушку и, глотая слезы, смотрела на эту кровь с неподдельным ужасом в глазах:
– Ой, что ж это со мной такое… Я не умру?!
– Нет-нет, что ты! Я с тобой, девочка моя… – жарко шептал Лев Карлович, крепко прижимая к себе Анюту, как будто это было самое драгоценное сокровище в мире. – Я тебя защищу от всего… От всех… Я весь мир положу к твоим ногам…
Так… Опустим все дальнейшие трепетные подробности, скажем проще: Лев Карлович влюбился как мальчишка. Втрескался по самые уши!
Это было просто наваждение какое-то. Когда не был с Анютой, думал только о ней. Дом, семья, работа – все как-то самопроизвольно отодвинулось на второй план. Скажи ему кто раньше – никогда бы не поверил, что на старости лет такое возможно. Как будто вторую молодость подарили!
О бледненьких заморышах в клетчатых юбках даже и думать забыл, на других женщин смотрел насквозь, не видя их, сидел на совещании, в присутственных важных местах, не глядя подписи ставил на многомиллиардных договорах и все грезил наяву – Анечка, Анюта, свет мой небесный… Хоть часок рядом посидеть, не обязательно – постель, просто посмотреть на тебя, погладить, за ушко покусать…
Ух! Вот это чувство! Не к каждому снисходит такое, согласитесь, особенно после пятидесяти…
Любе поставил задачу: соорудить гнездышко. Выделил средства, сколько просила, не глядя и не считая. Люба справилась, приобрела отличную трехкомнатную квартиру в хорошем месте, обставила со вкусом, сказала, что оформила на Анюту.
Теперь Лев Карлович на «конспиративной квартире» и не появлялся. Без всяких инсценировок и ухищрений вечером сразу ехал к Анюте, предварительно позвонив жене: у меня запарка, буду к полуночи, ужинай одна…
Порой совершал глупости, никогда ранее ему не свойственные: средь бела дня, не прячась, ездил с Анютой по дорогим магазинам, кормил обедами в фешенебельных ресторанах – в рабочее время, между прочим, открыто и нагло! Анюта на людях (и не только на людях) вела себя нарочито вульгарно: громко болтала с напускным хохлятским «шоканьем», прилюдно целовала своего спутника и висла на нем.
Спутник все понимал, молча терпел и только улыбался: это не более чем защитная реакция на враждебный окружающий мир, система обороны хрупкой нежной души…
Просто терзало душу какое-то странное щемящее желание: показать всему миру, какое у него есть сокровище, как он счастлив, обладая этим чудом… Вспоминал с усмешкой свинорылого купчика на вечеринке у жены, с его «гарнитуром» из близняшек, и только головой качал. Понятно теперь, почему такие люди, вроде бы благоразумные, солидные, позволяют себе поступать таким образом. Однако, чтобы понять это, нужно самому испытать в полной мере, что это такое – не просто похоть и вожделение, а всепоглощающая поздняя любовь к прелестному юному созданию!
– Ну что ж – так оно в жизни и устроено… Седина в бороду – бес в ребро, – философски бормотал Лев Карлович, поглаживая вечерком бархатную попку своего сокровища. И, блаженно жмурясь, добавлял: – Стыдно-то как, господи… Но как приятно, черт подери…
