футболке — черной, с логотипом пива. В синих джинсах. Без обуви.
Он перестал играть, опустил голову, и дотянулся до бутылки пива на столе перед собой. Он чокнулся с воздухом.
— С днем рожденья, чел. — Сделал три глотка, вскинув голову, вздохнул, и поставил бутылку на место. — Это домашний арест. Какого черта. Признай это или поплатишься.
Клэр кашлянула. Он испуганно обернулся и увидел ее на лестнице; секунду или две он смотрел, нахмурив брови.
— О! Ты та девушка, что хотела взглянуть на комнату, про которую говорил Шейн. Хей. Спускайся.
Она спустилась, стараясь не хромать, и когда она вышла на свет, увидела, как его быстрые умные голубые глаза скользят по ее синякам.
Он не сказал об этом ни слова.
— Я Майкл, — сказал он. — А тебе еще нет восемнадцати, так что разговор будет коротким.
Она с размаху села с бьющимся сердцем.
— Я учусь в колледже, — сказала она. — Я первокурсница. Меня зовут…
— Хватит заливать, мне все равно, как тебя зовут. Тебе нет восемнадцати. Готов поспорить, что тебе и семнадцати нет. Мы не принимаем в этот дом, тех, у кого нет прав. — Его голос был глубоким, теплым, но твердым, по крайней мере сейчас. — Не то чтобы ты вступаешь в Центр оргий, но извини, мы с Шейном вынуждены думать о подобных вещах. Ты живешь здесь и кто-нибудь начинать подозревать, что здесь, что-то не так…
— Постой, — сказала она первое, что пришло в голову: — Я не собираюсь этим заниматься. Или говорить об этом. Я не буду втягивать вас в неприятности. Мне престо нужна…
— Нет, — сказал он. Он уложил гитару в футляр и закрыл его. — Прости, но ты не можешь здесь остаться. Таковы правила.
Она чувствовала, что все идет к этому, но позволила себе подумать: Ева была милой, и Шейн не был ужасен, и комната была хорошей, но взгляд в глаза Майкла добил ее. Окончательный и бесповоротный отказ.
Она почувствовала, что ее губы трясутся, и возненавидела себя за это. Почему она не может быть задиристой холодной стервой? Почему она не может постоять за себя, когда надо, не расплакавшись при этом как дитя? Моника не стала бы плакать. Моника нашла бы, что ответить, сказала бы ему, что ее вещи уже в комнате. Моника швырнула бы ему деньги на стол и он бы не посмел вернуть их назад.
Клэр полезла в свой задний карман и достала свой бумажник.
— Сколько? — спросила она, и начала отсчитывать купюры. У нее было двенадцать, этого должно хватить. — Трех сотен достаточно? Я могу достать еще, если нужно.
Майкл откинулся назад от удивления, слегка нахмурив лоб. Он взял пиво и отпил немного, пока размышлял.
— Как? — спросил он.
— Что?
— Как ты достанешь еще?
— Найду работу. Продам вещи. — Не то чтобы у нее было что продавать, но в крайнем случае она может в позвонить маме. — Я хочу здесь остаться, Майкл. Я очень хочу. — Она была удивлена твердости своего голоса. — Да, мне меньше восемнадцати, но я клянусь, у вас не будет проблем из-за меня. Я не буду путаться у вас под ногами. Я хожу в колледж, и учусь. Это все, что я делаю. Я не гуляю и не хожу на вечеринки. Я могу быть полезной. Я… Я буду помогать убирать дом и готовить.
Он поразмыслил над этим, не отводя от нее взгляда. Все его мысли читались на лице. Это немного пугало, хотя вряд ли Майкл отдавал себе в этом отчет. Его решительность и уверенность в себе делали его старше своих лет.
— Нет, — сказал он. — Прости, дитя. Но тут слишком много риска.
— Ева совсем чуть-чуть старше меня!
— Еве восемнадцать. А тебе сколько, шестнадцать?
— Почти семнадцать! — Если немного растянуть понятие почти. — Я правда учусь в колледже. Я первокурсница, взгляни, вот мой студенческий билет…
Он пропустил это мимо ушей.
— Возвращайся через год и мы поговорим об этом, — сказал он. — И давай закроем эту тему. Как насчет общежития?…
— Если я там останусь, они убьют меня, — сказала она, и опустила глаза на свои сцепленные побелевшие пальцы. — Они пытались убить меня сегодня.
— Что?
— Другие девчонки. Они побили меня и столкнули с лестницы.
Молчание. Довольно долгое. Она боялась поднять на него глаза, поэтому услышала только скрип кожи, а потом поняла, что Майкл уже стоит рядом с ней. Прежде чем она успела что-либо возразить, он уже проверял шишку на ее голове, наклонив голову назад, чтобы получше разглядеть, затем также бесстрастно рассмотрел синяки и порезы.
— Что еще? — спросил он.
— Что?
— Кроме того, что я видел? Ты ведь не собираешься умереть прямо передо мной?
М- да, очень трогательно.
— Я в порядке. Меня осмотрел доктор и все такое. Это просто синяки. И растянутая лодыжка. Но они столкнули меня с лестницы, и сделали это специально, и она сказала мне… — Тут почему-то ей вспомнились слова Евы о вампирах, и Клэр сбилась с мысли. — Нападавшая на меня девушка, она сказала мне, что ночью я получу свое. Я не могу вернуться в общежитие, Майкл. Если ты выставишь меня за дверь, они убьют меня, потому что у меня нет друзей и мне некуда идти!
Он постоял так еще несколько секунд, посмотрел ей прямо в глаза, и вернулся к дивану. Он снова открыл футляр с гитарой и устроился с инструментом на диване; она подумала, что это его комфортная зона, прямо так, с гитарой в руках.
— Те девушки. Они выходили днем?
Она моргнула.
— Ты имеешь в виду на улицу? Конечно. Они ходят на занятия. Ну, иногда.
— Они носят браслеты?
Она моргнула.
— Ты имеешь ввиду, такие… — Ева оставила свой за столом, и она подняла полоску кожи с красным символом. — Такие как этот? Я никогда не замечала. Они носят много побрякушек.
Она задумалась, и наконец вспомнила кое-что. Впрочем, браслеты немного отличались от этого. Они были позолоченными, и Моника и Моникеты все носили их на правом запястье. Она никогда не обращала на это внимания.
— Возможно.
— Браслеты с белым символом? — Майкл задавал вопросы небрежно, склонив голову и делая вид, что полностью сосредоточен на настройке гитары, хотя та в этом не нуждалась. Каждая нота, издаваемая струнами звучала идеально. — Не помнишь?
— Нет. — Она почувствовала отчетливую вспышку чего-то среднего между беспокойством и паникой. — Это означает, что они под защитой?
Он колебался секунду, но этого было достаточно для того, чтобы она поняла: Майкл удивлен.
— Ты имеешь в виду презервативы? — спросил он. — О какой еще защите может идти речь?
— Ты знаешь, о чем я говорю. — Ее щеки горели. Она надеялась, что это не так заметно, как чувствуется.
— Я так не думаю.
— Ева сказала…
Он поднял голову, и его голубые глаза стали неожиданно злыми.
— Еве следует держать рот под замком. Она и так в серьезной опасности от того, что расхаживает в
