Я смеюсь.
– Никогда, – отвечаю я. Если мой зверь вздумает покинуть меня, я выслежу его. Он мой. Я говорю ему об этом.
Его глаза сужаются. Он стремительно вскакивает с кровати и в следующее мгновение он уже на мне. Я веселю его. Я вижу это по его лицу, чувствую это в его теле. Он танцует со мной. Я снова поражаюсь тому, насколько он силен, могущественен и самоуверен. По шкале хищника от одного до десяти, моя соблазнительность равна десятке. Это означает, что я в целом также заслуживаю десятку. Я горда этим.
Наш секс яростный. Мы оба будем в синяках.
– Я хочу, чтобы так было всегда, – говорю я ему.
Его ноздри раздуваются, обсидиановые глаза смеются.
– Запомни эту мысль.
– Мне не нужно запоминать. Я никогда не буду чувствовать иначе.
– Ах, Мак, – вздыхает он, и его смех становится столь же темным и холодным, как то место, которое мне снилось, – однажды ты будешь задаваться вопросом, возможно ли ненавидеть меня больше.
Мой зверь обожает музыку. У него есть розовая штука, которую он называет глазной коробочкой[3], хотя, мне кажется, это вряд ли могло когда-либо быть коробочкой для глаз, и с помощью этой штуки он издает много звуков. Он проигрывает песни по несколько раз и внимательно наблюдает за мной, даже когда я не танцую.
Некоторые из песен вызывают во мне гнев, и потому они мне не нравятся. Я пытаюсь заставить его прекратить проигрывать их, но он держит глазную коробочку над моей головой, и я не могу достать ее. Мне нравятся интенсивные, сексуальные песни, как «Pussy Liquor» и «Foxy, Foxy». Ему нравится ставить энергичные, веселые песни, а меня просто тошнит от «What a Wonderful World» и «Tubthumping». Он наблюдает за мной, всегда наблюдает за мной, когда он их ставит. У этих песен глупые названия, и я ненавижу их.
Иногда он показывает мне картинки. Их я тоже ненавижу. Они чужие, чаще всего на них женщина, которую он называет Алиной. Я не знаю, зачем ему нужны ее картинки, если у него есть я! Когда я смотрю на нее, меня бросает в жар и в холод в одночасье. Ее вид причиняет мне боль.
Иногда он рассказывает мне истории. Его любимая – о книге, в действительности настоящем монстре, которая может уничтожить мир.
Однажды он рассказал мне историю об Алине и сказал, что она умерла. Я закричала на него и расплакалась, и я не знаю почему. Сегодня он показал мне кое-что новое. Фотографии человека, которого он называет Джек Лейн. Я разорвала их и швырнула кусочки прямо в него. Теперь я простила его, потому что он во мне, и его большие руки на моей петунии – я не знаю, что это за слово и откуда оно взялось! – и он делает этот медленный, эротичный толчок и входит настолько мягко и глубоко, что заставляет меня трепетать до самых кончиков пальцев ног, и целует меня так крепко, что я не могу дышать, да и не хочу. Он в моей душе, а я в его, и мы находимся в кровати, но в то же время и в пустыне, и я не знаю, где начинается он и заканчиваюсь я, и, я думаю, если он так одержим всей этой раздражающей меня музыкой, картинками и историями, то это достаточно небольшая плата за такое наслаждение.
Он кончает напряженно, содрогаясь. Со мной происходит то же самое, я извиваюсь при каждом содрогании. Когда он кончает, то издает глубокий утробный звук, такой первобытный, животный и сексуальный, что, я думаю, если б он только
Он обнимает меня. Он хорошо пахнет. Я задремала.
Он снова начинает рассказывать свои глупые истории.
– Меня это не
Я закрываю его рот своей ладонью, но он отталкивает ее.
– Тебя
– Меня тошнит от этого слова! Я не знаю, что значит «Мак», мне не нравятся твои картинки. Я ненавижу твои истории!
– Мак – это твое имя. Ты – МакКайла Лейн. Коротко – Мак. Это то, кто ты есть. Ты –
– Заткнись! Я не хочу слушать.
Я зажимаю уши руками.
Он убирает мои руки.
– Ты любишь розовый.
– Я презираю розовый! Я люблю красный и черный.
Цвета крови и смерти. Цвета татуировок на его красивом теле, которые покрывают его ноги, его живот, половину груди, и оплетают одну сторону его шеи.
Он перекатывает меня под себя и обхватывает мое лицо руками.
– Посмотри на меня. Кто я?
Есть кое-что, что я забыла. Я не хочу это помнить.
– Ты – мой любовник.
– Я не всегда был им, Мак. Было время, когда я даже тебе не нравился. Ты никогда не доверяла мне.
Почему он обманывает меня? Почему он стремится разрушить то, что у нас есть? Сейчас. Это идеально. Нет никакого холода, нет боли, нет смерти, нет предательства, нет ледяных мест, нет ужасающих монстров, которые могут украсть твою волю и превратить в то, что ты не сможешь потом даже узнать, и заставить тебя чувствовать стыд, непостижимый стыд. А здесь есть только наслаждение, бесконечное наслаждение.
– Я доверяю тебе, – говорю я. – Мы одинаковые.
Его улыбка остра, как лезвия ножей.
– Отнюдь. Я уже говорил тебе это раньше.
– Ты волнуешься по пустякам. И слишком много болтаешь.
– Ты приготовила мне торт ко дню рождения. Розовый. Я впечатал его в потолок.
Я не знаю понятий «дни рождения» или «торты», поэтому промолчала.
– Тебе нравятся автомобили. Я позволяю тебе водить мой Вайпер.
Автомобили! Я помню их. Гладкие, сексуальные, быстрые и мощные, все то, что я так люблю. Во мне что-то зашевелилось.
– Почему ты впечатал этот «торт ко дню рождения» в потолок?
Я жду его ответа, и поражаюсь этому отчаянному ощущению дежавю – что я ждала множества ответов от моего зверя, а получила только несколько, если вообще получила.
Он смотрит на меня. Он кажется пораженным, что я задала такой вопрос. Я сама себя этим смутила. Я не задаю вопросы. Меня мало интересуют разговоры. Существует только сейчас. Я встретила своего любовника в тот день, когда он стал им. Какое мне дело до вещей, что называются тортами и днями рождения? И все же, мне кажется, что мне очень нужен его ответ, и я чувствую себя странно опустошенной, когда он не дает мне его.
– Я – Иерихон Бэрронс. Назови мое имя.
Я пытаюсь отвернуться, но его руки сжимают мою голову, словно тиски, и удерживают ее неподвижно, не давая возможности отвести взгляд.
Я закрываю глаза.
Он встряхивает меня.
– Назови мое имя.
