придется. Я устроился, знаешь куда?
Припав к кружке, Алтухов вскинул брови, что означало: 'куда?' -Сюда, – рассмеялся ‘Фролов. – Кружкомоем. Ты думаешь, что сейчас пьешь?
– М?.. – не отрываясь от пива, промычал Алтухов.
– Сливаю…
– Брось ты, – испугался Алтухов.
Он поставил кружку на место, успев выпить больше половины.
– Что, брезгуешь? – веселился ‘Фролов. – Нами, людьми брезгуешь?
– Правильно сделал, что устроился, – вдруг успокоился Алтухов и снова взялся за кружку. – Пена, – кивнул он. – Пены бы не было.
– Догадливый, – принимаясь за леща, сказал ‘ролов. – Платят копейки, а мне много уже и не нужно. Здесь все есть.
– Ты Пашку, художника с Таганки, знаешь? – покончив с пивом, спросил Алтухов. – Опечатали мастерскую.
– Воровал, значит, – пытаясь разжевать голыми деснами кусок леща, сказал ‘Фролов. – По мне, пусть хоть всех их пересажают. Ты-то вон сел за какого-то пьяного придурка, а эти живут – дай Бог каждому. Такие не пропадают. А у тебя, вон, один шкаф остался, да и тот пустой. Или пропил уже?
– Нет, ты не знаешь Пашку, – как-то обреченно прошептал Алтухов.
– Между прочим, если бы не он, меня бы давно уже не было на этом свете.
– Вот-вот, – подхватил ‘ролов. – Теплее. Кажись, добрались до причины твоего горя.
Алтухов изумленно посмотрел на ‘ролова и убитым голосом проговорил:
– Да, пьянство делает человека циником.
– Да, да, – ответил ‘ролов. – А обжорство – лириком…
– Налей еще кружку, – упершись взглядом в мокрый, липкий стол, попросил Алтухов.
– Да-а? – глумливо протянул ‘ролов и, нагнувшись, попытался заглянуть в глаза Алтухову.
Его и без того обшарпанная физиономия показалась Алтухову настолько отвратительной, что он едва сдержался, чтобы не ударить по ней пустой кружкой.
– Отрабатывать придется. Пойдешь ко мне помощником, – усмехнулся ‘Фролов.
Слушая собутыльника, Алтухов вдруг почувствовал удушающую скуку.
Ему уже не хотелось ни пива, ни разговоров. Наоборот, он вдруг испугался того, что может сегодня напиться и тогда у него не будет времени обдумать, что делать дальше, отгоревать положенное, а на следующий день в одиночестве недопережитое наложится на похмелье, и это будет вдвойне мучительно.
Не ответив, Алтухов поспешно поблагодарил новоиспеченного jpsfjnln за пиво и компанию, тронулся было к выходу, и тут забеспокоился ‘Фролов.
– Да оставайся ты, – попросил он, поймав Алтухова за карман. – На пиво у меня есть.
– Ой, нет, нет, не могу, – отмахнулся Алтухов. – На душе чтото… противно. Не хочу.
– Водки или портвешка возьмем, – знающе искушал ‘ролов, но Алтухов вымученно улыбнулся и, не глядя на него, ответил:
– Не могу. Честное слово. – Затем он как-то воровато огляделся и добавил: – Ну что, ты не найдешь кому налить?
– Да кому здесь наливать? – брезгливо поморщился ‘Фролов. – У них один разговор: кто сколько выжрал вчера.
– Вот, вот, – усмехнулся Алтухов, – теплее.
– Сволочь ты, Сашка, – обиделся ‘ролов. – Иди, иди, в следующий раз ни глотка не получишь.
Махнув рукой, Алтухов пересек пивнушку и вышел на улицу. Здесь он выдохнул из себя прокуренный воздух, провентилировал легкие несколькими глубокими вдохами и пошел к автобусной остановке. В голове у него все время вертелось это обидное слово: 'теплее', и он подумал: 'Ни хрена не теплее. ’Холод собачий'.
Алтухов снова вспомнил о Паше и даже зажмурился от ужаса. 'Да не теплее, а горячо. Куда теперь? Домой? Сидеть в четырех стенах?
Ну, сегодня, допустим, посижу, а завтра что? Идти в кружкомои?
Ничего, – сам себе ответил Алтухов. – И завтра буду сидеть. И послезавтра. И послепослезавтра'.
От этих мыслей внутри у Алтухова сделалось так же холодно, как и на улице. 'Все, – лихорадочно размышлял он. – Странно.
Оказывается, от ЭТОГО меня удерживал только Паша. Вот уж не предполагал. Но ведь так? Так? Дома- то у меня нет. Я с таким же успехом мог бы ночевать на чердаке или в подвале. Дома-то мне совершенно нечего делать!' Алтухов все больше и больше впадал в панику. Впервые он так явственно почувствовал, что подошел к самому краю своего земного существования. Впереди, как он ни всматривался, не было видно ничего, кроме заколдованного маршрута: дом – пивная – дом. Жизнь с пугающей быстротой теряла последний смысл, и Алтухову вдруг открылось нечто такое, чего он никогда не испытывал и не ощущал:
Алтухов обнаружил себя не в городе, где он все это время обитал, и не на улице среди людей, в нескольких остановках от своего дома, а в совершенно незнакомом ему континиуме, холодном и непригодном для существования. В этом пространстве все было враждебным, чужим, и это чужое выталкивало его из себя, пугало нагромождением гигантских железо-бетонных конструкций, грозило раздавить, распылить, смешать с шевелящейся чужеродной массой, которая текла мимо в виде шапок и темных одинаковых лиц под ними.
Алтухов проскочил мимо своей остановки, шарахнулся от пьяного громилы и бросился вниз по почти безлюдному переулку. Здесь с ним произошла еще одна метаморфоза. Алтухов как будто обрел нечеловеческий слух, и на него тут же со всех сторон обрушилась уличная какофония. Шум, на который он совсем недавно не обращал внимания, вдруг распался на отдельные звуки, и Алтухову почудилось, будто он оказался в ночных джунглях, где за каждым кустом, за каждым деревом таится смертельная опасность.
С улицы сюда неслось рычание моторов и шуршание шин. С верхних }r`fei в переулок падала дребезжащая электромузыка, от которой у Алтухова во рту появился привкус железа. Где-то рядом хлопнула дверь, и раздался громкий девичий смех. Затем мимо Алтухова прошла компания молодых людей. С хохотом и матерщиной они свернули за угол, и тут из темноты перед Алтуховым образовался человек в сером пальто, кроличьей шапке и сигаретой в зубах.
– Спички есть? – сипло спросил незнакомец.
– Нет, – шарахнулся от него Алтухов. – Нет у меня ничего. – Он перебежал на другую сторону переулка, оглянулся, но незнакомец уже шагнул назад и тут же сделался невидимым в абсолютно черной тени дома.
'Боже мой! – думал Алтухов. – Что происходит? Когда же все это кончится? Что я здесь делаю?' – Он выскочил из переулка на улицу, чуть не сбил с ног женщину с двумя сумками и под ее возмущенные возгласы побежал через дорогу. И сразу же послышался визг тормозов, кто-то вскрикнул на тротуаре, а где-то впереди засвистел милицейский свисток. Алтухов увидел лишь, как слева от него волчком крутануло легковушку, и она свободно заскользила по вымороженному асфальту, пока не ударилась о стоящий грузовик.
Не задерживаясь, Алтухов врезался в поток пешеходов на противоположной стороне улицы, некоторое время он бежал вдоль домов и при первой возможности свернул в темный переулок.
Уже давно стихли и свистки, и шум автомобилей, а Алтухов все мчался дальше и дальше, боясь остановиться. Иногда он хватался за сердце, пытался глубоко вздохнуть, но прокуренные легкие хрипели и не принимали воздуха больше, чем обычно.
Алтухов бежал с раскрытым ртом, не сознавая, куда и зачем он торопится. Темные переулки сменялись один за другим, на его пути часто возникала знакомая фигура в сером пальто и старой кроличьей шапке. Этот самый преследователь оказывался то впереди, то сбоку, то почему-то обгонял свою жертву, и тогда Алтухов удивлялся: 'Зачем он это делает? Зачем обгоняет? Почему не останавливает его? – И сам же отвечал: – Жертву обгоняют только для того, чтобы подставить ногу'.
Алтухов давно уже исчерпал свои силы. Он еле-еле плелся, стараясь лишь удерживать равновесие, чтобы не упасть. У него сильно дрожали колени, саднило в груди, а мысли, перемешанные в этой странной
