фуражку, смахнул с лица пот; холодок пощекотал залысину. Наблюдал за бегающими по автопарку солдатами с канистрами, наполненными водой, с рукоятками, с какими-то деталями от машин. Немного пофилософствовал: прекрасно, когда людям вот так все ясно, понятно, каждый знает свое место и роль. Никаких лишних чувств не надо.
– Вы готовы к построению в колонну? – спросил у него комбат Миронов.
– Так точно, товарищ подполковник.
– Молодцы. Опережаете нормативы на восемнадцать минут. Стройте радиостанции в колонну и – вперед!
– Есть.
Капитану стало приятно и легко после слов комбата.
– Выезжай, выезжай, не тянись! – поторапливал он водителей, показывая вытянутой рукой направление движения.
Капитан с холодноватым, строгим видом выслушал доклады командиров взводов о готовности экипажей покинуть техпарк. Двигатели шумно работали; под колесами всхрустывал ледок и растекалась грязь; резкий свет прожекторов слепил солдат и офицеров. С улыбкой наблюдая за бестолковой суетой на соседних стоянках, на которых еще и половину автомобилей не завели, капитан Пономарев не без гордости подумал, что у него все идет замечательно; его рота первой выехала, – а если бы война? Кто больше пользы принес бы: он со своей требовательностью, порой непомерной взыскательностью или вон те командиры рот?
Он выстроил колонну на центральной дороге, запрыгнул в головную машину и по рации дал команду трогаться. Острый, как кинжал, свет фар ворвался в сырую темень, моторы мощно взревели, и колонна медленно, словно неповоротливое огромное животное, потянулась в степь, не спеша, но уверенно набирая скорость. Через три-четыре минуты автомобили уже на высокой скорости ехали по шоссе. Рота капитана Пономарева оказалась в полку самой боеспособной и оперативной; он себя чувствовал окрыленно, словно не ехал, а летел.
Вскоре прибыли на место. Капитан выпрыгнул из кабины и – замер: на степь и копошившихся возле автомобилей людей внимательно смотрел большой красный солнечный глаз, и капитану подумалось как ребенку, что приподнял из-за горизонта свою огромную голову разбуженный шумом великан и наблюдает за непрошенными гостями. Глаз то суживался, то расширялся – над ним, подгоняемые ветром, проплывали палевые вытянутые облака. Лучи стремительно неслись в тучную темноту, и ночь быстро таяла. Капитан неожиданно почувствовал себя маленьким и беспомощным перед этим глубинно-синим широким небом, в котором – как в котле пенится, пузырится кипяток или смола -двигались, расползались и сталкивались искрошенные облака, перед этой распахнутой на все четыре стороны ангарской степью, в которой было таинственно тихо, сумрачно. Вдали призрачно курились озера и болота. Несерьезное, странноватое чувство подкралось к капитану: ему вдруг показалось, что вся его жизнь, все его волнения, тревоги и беды – какая- то мелкая, пустяковая и даже эгоистичная суета в сравнении с тем, чем и как живет степь с небом, у которых, подумалось, настоящая, что ли, нужная, красивая жизнь, а у него как-то все мелковато, искусственно, быть может. Но – прочь, прочь лирику! – велел он себе, улыбнувшись.
Солдаты быстро, слаженно разворачивали станции: устанавливали двенадцатиметровые антенны, протягивали телефонные кабели к командному пункту, запускали 'движки' – дизельные электростанции, – монотонно заработали в холодных кунгах обогреватели. Включили для прогрева радиорелейные станции и аппаратуру дальней связи. Часть роты, выполняя боевое учебное задание, расположилась в тридцати километрах севернее; с ними нужно было установить связь.
Когда солдаты разворачивали радиостанции, капитан Пономарев ходил и считал, как говорится, всех по головам, – он уже давно себе сказал: за солдатами надо смотреть в оба, они народ ветреный и отчаянный. Но капитану все же было неприятно от таких мыслей, и он никогда не высказывал их вслух.
Неожиданно недосчитался троих. Еще раз, но тщательно, пересчитал.
– Нету! – досадливо сжал он за спиной пальцы.
Подал команду строиться.
– Где самовольщики? – строго спросил у роты.
Солдаты молчали. Капитан приказал взводному:
– Лейтенант Яценко, пожалуйста, просмотрите все радиостанции.
Лейтенант, молодой, тонкий, вздохнув, выполнил приказание.
– Никого нет, товарищ капитан.
– Что ж, будем ждать, – спокойно сказал ротный, догадываясь, куда могли уйти солдаты, – скорее всего за спиртным в ближайшую деревню.
Простояли полчаса. Все озябли под сырым ветром. Капитан тоже мерз, но с невозмутимо-спокойным лицом прохаживался перед строем, закинув руки за спину. Он знал, что к выполнению боевой задачи рота должна приступить через три часа, а пока, решил он, можно повоспитывать солдат, чтобы потом другим было неповадно бегать в самоволки. Он встретился глазами с Саловым, который угрюмо смотрел вдаль.
Неожиданно Салов шагнул из строя.
– Вы куда, рядовой Салов? – удивился капитан так, что у него расширились глаза.
– Я? – Было очевидно, Салов с трудом понимал, что и зачем совершил. -Так, – шевельнул он плечом.
– Не понял.
– Замерз. – И вернулся в строй.
Капитан покачал головой, но промолчал.
Зачернели в степи три человеческие фигуры. Они шли согнувшись, воровато. Капитан отпустил роту и пошел самовольщикам навстречу. Ничего постороннего у них не оказалось; но опытный капитан пошел по их следу и под кочкой в грязи нашел бутылку. О случившемся вышестоящему начальству не доложил – зачем пятно на роту, но провинившихся заставил рыть излишне большую яму для бытовых нужд.
По рации капитан узнал, что в его роту, как лучшую в полку, едет генерал из штаба армии. Взволнованный, испуганный капитан забежал в офицерский бункер.
– Товарищи офицеры! – подал команду лейтенант Яценко, поднимаясь с лавки и поправляя гимнастерку и портупею.
– Вольно, вольно, – махнул рукой капитан и тяжело сел своим широким, полноватым телом на лавку так, что затрещали доски. Офицеры слегка улыбнулись в сторону.
– Товарищи офицеры, к нам едет генерал Кравчинский, – кажется, с испугом сообщил он и оглядел всех офицеров: как на них подействовало столь важное известие.
– Мы уже знаем, – улыбнулся худощавым лицом Яценко, предлагая ротному стакан горячего чая, – и готовы к встрече.
– Го-то-вы?! – встал капитан. – Да вы, голубчики, я вижу, ни разу не встречали генералов, а я уже бит ими и знаю, почем фунт лиха.
– Да успокойтесь, товарищ капитан, – улыбался Яценко, размешивая ложечкой чай. – Все станции развернуты, готовятся к работе. Покормим солдат и начнем устанавливать связь.
– Пойдем – глянем, – низко надел фуражку капитан и быстро вышел из бункера.
Подошел с офицерами к первой станции, – хлопнул себя по перетянутому ремнем животу, строго сказал:
– Вы посмотрите на этих самоуверенных молодцов: они говорят, у них все отлично и генерал ни к чему не прикопается. А вон что? – указал он на оцарапанный бок автомобиля и на слегка погнутое крыло. – А вон?! – Он с усилием – мешал живот – присел на корточки и указал пальцем на грязные колеса и забрызганное глиной днище. – Да вы грязью заросли по уши, голубчики, а говорите, готовы, – уже ворчал капитан.
– Но позвольте, Алексей Иванович, ведь дождь, сырой снег, кругом лужи, грязь, дороги – сплошное месиво. А мы не по воздуху летаем, – возразил Яценко, пунцовея. Остальные офицеры напряженно молчали. 'Не хотят с начальством вздорить, – удовлетворенно подумал капитан Пономарев. – Да и постарше они мальчика Яценко'.
– Генералу нет дела до грязи, – притворяясь разгневанным на слова лейтенанта, глухо сказал капитан. – В армии все должно быть перпендикулярным, параллельным и сверкать, как пасхальное яичко. Ясно?
