сможет вернуться в тело мальчика, если Боб его увидит, ни один человек не воспримет его серьезно, если увидит, как Охотник пишет. Ни один человек не поверит в его существование, если Охотник не сумеет представить очевидных доказательств своего существования и природы.
Хотя две последние трудности имели как будто взаимоисключающее решение, находившийся в затруднении детектив вдруг увидел ответ.
Он может покинуть тело Боба, пока мальчик спит, написать послание и вернуться до его пробуждения назад. Решение казалось слишком простым. Никто не увидит его в темноте, а что касается записки, то из всех людей Земли именно Роберт Киннэйрд должен будет воспринять ее серьезно. Только ему в данный момент Охотник мог доказать свое существование, а если потребуется, то и местонахождение. Даже если он решит сказать, где находится, мальчик не должен видеть его. В таком случае открытие не будет иметь слишком сильного эмоционального воздействия.
Мысль казалась превосходной, хотя Охотник понимал, что существует определенный риск. Впрочем, хорошему полицейскому часто приходится рисковать, и Охотник тут же принял свой план, после чего снова обратил внимание на окружающее.
Он по-прежнему видит. Значит, глаза мальчика открыты, он не спит. Это означает задержку и усиление напряжения для Охотника. Его раздражало, что именно в эту ночь Боб так долго не засыпал, хотя чужак догадывался о причине и мог считать себя частично ответственным.
Была уже полночь, и Охотник с трудом сдерживал свое нетерпение, когда дыхание и сердцебиение определенно сообщили ему, что Хозяин уснул. Охотник немедленно принялся за осуществление своего плана.
Он покинул тело Боба, как и вошел в него, через поры кожи ног. Он уже хорошо знал привычки мальчика: во время сна он ногами двигал мало.
Маневр был завершен успешно, и детектив без задержки двинулся вниз, через простыню и матрац, и достиг пола под кроватью.
Хотя окно было открыто, и штора отодвинута, в комнате было темно: на небе не было луны, а поблизости от спального корпуса не размещался ни один источник яркого света. Охотник, впрочем, различал очертания письменного стола, на котором, как он знал, всегда лежали материалы для письма. Он двинулся к столу гладким, листоподобным потоком и через короткое время оказался среди книг и бумаг, усеивающих поверхность стола.
Чистую бумагу найти оказалось легко: на краю стола перед одним из стульев лежал раскрытый блокнот. На столе были ручки и карандаши.
Однако после нескольких попыток Охотник понял, что не справится с ними: они были слишком тяжелы.
Но он нашел выход. Один из карандашей был дешевым механическим устройством, Охотник видел, как его заряжали. Через несколько минут он сумел отвинтить крышку. В его распоряжении оказался легкий графитовый стержень, достаточно мягкий, чтобы оставить след под слабым давлением тела Охотника.
Охотник принялся за работу. Писал он медленно и аккуратно. То, что он почти не видел написанного, его не смущало: своим телом, распростертым по всей странице, он отчетливо ощущал положение кончика стержня и мелкую канавку, которую он оставлял за собой. Охотник заранее сочинил текст послания, хотя и знал, что оно прозвучит не очень убедительно.
«Боб, — начиналась записка. Охотник еще не знал, что в некоторых случаях требуется более формальное обращение, — прежде всего я должен извиниться за неприятности, причиненные этим вечером. Я должен был поговорить с тобой. Подрагивание твоих мышц, и перехват голоса были моими попытками. Здесь не место рассказывать, кто я и где нахожусь, но я всегда слышу твои слова. Если хочешь, чтобы я попытался снова, просто скажи это. Я воспользуюсь наиболее удобным для тебя способом. Если ты расслабишься, я могу воздействовать на твои мышцы. Если ты некоторое время будешь смотреть на ровно освещенный объект, я смогу рисовать теневые картины в твоих глазах. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы доказать тебе свою правоту, но ты должен дать мне для этого возможность. Пожалуйста, позволь мне попробовать еще раз».
Охотник хотел подписать записку, но не знал, как это сделать. Личного имени у него не было, Охотник — это по существу прозвище, происходившее от его профессии. В сознании друзей его прежнего хозяина он был просто компаньоном Дженвера Второго Полицейского. Он решил, что в данных обстоятельствах неразумно пользоваться такой подписью, поэтому он оставил послание неподписанным и начал думать, где его оставить. Он не хотел, чтобы товарищ Боба по комнате его увидел, поэтому лучше было унести записку с собой и спрятать ее где-нибудь в постели.
Охотник оторвал листок от блокнота.
На обратном пути ему пришла новая мысль. Он оставил записку в одном из туфель мальчика и благополучно вернулся в его тело. Там он наконец расслабился и принялся ждать утра. Ему не нужно было спать в таком окружении: циркулярная система Боба освобождала от отходов и организм гостя. Впервые Охотник пожалел об этом: сон был бы хорошим средством провести часы до того, как Боб прочтет записку. Пришлось просто ждать.
Когда в коридоре прозвучал звонок — воскресенье не считалось уважительной причиной, чтобы дольше обычного оставаться в постели — Боб медленно открыл глаза и сел. Вначале он двигался сонно, потом, вспомнив, что сегодня его очередь, соскочил на пол, босиком пробежал к окну, закрыл его и снова прыгнул в постель, где и начал одеваться. Его товарищ, наслаждавшийся правом оставаться под одеялом, пока не будет закрыто окно, тоже сел и начал нащупывать одежду.
Он не смотрел на Роберта и поэтому не видел удивленного выражения, мелькнувшего на лице Киннэйрда, когда тот увидел засунутый в туфель листок бумаги.
Боб достал записку, быстро прочел и сунул ее в карман. Первой мыслью его было, что кто-то — вероятно всего, сосед по комнате — его разыгрывает. В его характере было не доставлять шутнику ожидаемого удовольствия. В течение утра он чуть не свел Охотника с ума своим равнодушием, но он не забыл о записке.
Боб просто ждал, когда окажется в одиночестве. В своей комнате в отсутствии соседа он достал записку и снова внимательно перечитал ее. Первоначальное мнение его оставалось вначале неизменным, затем ему пришел в голову вопрос. Кто мог знать о происшествии вчера вечером?
Конечно, он рассказал сестре, но ни сестра, ни доктор не будут организовывать такой розыгрыш и не расскажут никому, кто на это способен. Возможно другие объяснения, они, вероятно есть, но самый легкий способ проверить — принять записку за правду. Боб заглянул за дверь, в шкаф, под кровати. Он был достаточно нормальным, чтобы не хотеть, чтобы его все же разыгрывали.
Затем он сел на кровать, посмотрел на пустую стену напротив окна и сказал вслух:
— Ну, ладно, посмотрим ваши теневые картины.
Охотник был ему благодарен.
Есть своеобразное удовольствие вызывать значительные результаты минимальными усилиями. Такое удовольствие испытывал теперь Охотник. Ему нужно было лишь на долю миллиметра утолщить полупрозрачную ткань, окружавшую полочки и колбочки на гладком дне глаза Хозяина, так что чувствительные нервные окончания в определенном порядке переставали воспринимать свет.
Он привык к этому маневру и проводил его почти без усилий, но результаты были очень существенны. Боб вскочил на ноги, он замигал, потер глаза, но на стене по-прежнему виднелось слово «спасибо».
Слово слегка расплывалось, когда он смотрел. Когда он поворачивал голову, надпись тоже поворачивалась. Она чем-то напоминала ему пятна, которые изредка видишь в темноте.
— Кто вы? Где вы? И как…
Он замолчал, не в силах справиться со множеством возникших недоуменных вопросов.
— Сиди спокойно и смотри, а я постараюсь объяснить.
Охотник использовал этот метод и раньше на многих письменных языках, и быстроту смены слов он определял по устойчивости взгляда мальчика.
— Как я уже написал, мне трудно объяснить, кто я. Моя задача соответствует той, которую выполняют ваши полицейские. У меня нет имени в том смысле, в каком им пользуетесь вы. Ты думай обо мне как о Детективе или Охотнике. Я чужой в этом мире и преследую здесь преступника, принадлежащего к моей расе. Наши корабли были разбиты при посадке, но обстоятельства заставили меня покинуть место посадки,
