книжку в желтой обложке о проблемах созревания. Время от времени он цитирует нам нечто
— «Отцовство — превосходный и обогащающий опыт, за исключением тех минут, когда приходится общаться с детьми…»
Мой отец от души смеется. Синди интересуется, что значит «за исключением». Мы объясняем.
— «В теле ребенка существует железа, называемая гипофизом, или нижним придатком мозга, — продолжает М. — Это бомба с часовым механизмом, изготовленная матерью-природой. Уже в ту минуту, когда вы прижимаете к себе своего младенца, бомба начинает тикать…»
— Точно схвачено! — говорит мой отец.
С раннего детства отец с матерью втолковывали мне, что я никогда не должна врать. Ни при каких обстоятельствах.
— Какой бы проступок ты ни совершила, ложь сделает его еще хуже, — взывала ко мне мама.
— В конце концов простить можно все, — утверждал отец. — Все, кроме вранья.
Обыкновенные воспитательные речи. Дело известное.
— А почему вранье — нельзя? — однажды спросила я простодушно.
— Потому что вранье — самое большое предательство, которое существует на свете. Вранье даже хуже предательства: если кого-то предают, делают это хотя бы за его спиной, тогда как ложь говорится прямо человеку в глаза, — увлеченно импровизировала мама.
— Да и как бы мы могли тебе доверять, если бы ты врала нам прямо в глаза, — вторил ей папка.
До развода они составляли вполне удачный педагогический тандем.
Короче говоря, что бы я ни вытворяла, я никогда не врала. Их педагогическая цель была достигнута: до 6.6.1986 года я говорила им чистую правду при любых обстоятельствах. Хотя, случалось, я чуть ли не вгоняла их в гроб — отца в особенности.
— Приветик, мне надо вам кое-что рассказать, — однажды сообщила я им, вернувшись из пятидневной школьной поездки в Липно и едва скинув рюкзак. Мне было тринадцать. Прошло менее года, как наши развелись, но когда я уезжала надолго, они вновь объединялись и ждали меня вместе.
Отец сразу побледнел и кинул взгляд в сторону кухонного стола — скатерть, казалось, предоставляла под ним весьма успокоительный полумрак.
Мама погладила папку по спине и обратилась ко мне:
— Мы слушаем.
— Вчера вечером мы с Иржиной надрались в комнате…
— Надрались?! — ужаснулся отец. — Что ты имеешь в виду — «надрались»?
Мама взяла его за руку.
— Только вдвоем? — спросила она деловито.
— Только вдвоем.
— Это правда?
— Клянусь.
— Что вы пили и сколько?
— Бутылку красного вина.
— Целую бутылку? — вскричал отец. — Целую бутылку?
Казалось, вот-вот его хватит инфаркт.
— Кто вам ее купил? — продолжала дознание мама.
— Мы сами.
— Как вам ее продали?
— Мы улыбнулись продавцу…
Мама на мгновение умолкла. Отец потрясенно качал головой.
— Бутылка была литровая или 0,75? — уточнила мама.
— Не знаю. Клянусь!
— Такая тонкая или толстая?
— Толстая. Франковка.[7]
— Литровая?! Ты, наверное, шутишь? В тринадцать лет вдвоем выпить целый литр?! — взвыл отец.
— Тебя рвало?
— Рвало.
— Сильно?
— Сильно.
— О господи! — сказал отец.
— А Иржину?
— Тоже. Тоже сильно.
Губы мамы чуть скривились в улыбке, но она тут же строго поджала их.
— Кто все убрал?
— Мы сами.
— Как следует?
— Как следует. Ковер — такой специальной пеной, постельное белье утром выстирали.
— Учительница знает?
— Знает.
— Как она узнала?
— Спросила, почему у нас в комнате так воняет.
— И что вы ей сказали?
— Правду.
— А что она вам на это сказала.?
— Ничего. Смеялась и сказала, что мы чучела.
— Смеялась!! — взвился отец. — Она смеялась!!
Он вскочил и заметался по комнате.
— Ты понимаешь, что это была несусветная глупость? — сказала мама.
— Ведь они могли во сне задохнуться! — кричал отец, хватаясь за голову.
— Обещай нам, что больше никогда в жизни не возьмешь в рот алкоголя, — взывала ко мне мама.
— Обещаю.
— Поклянись! — сказал отец.
— Клянусь, — сказала я торжественно.
— Хорошо, — сказала мама и выразительно посмотрела на отца. — Я хочу, чтобы ты знала: отец и я действительно очень ценим, что ты нам рассказала об этом.
Вечером шестого июня тысяча девятьсот восемьдесят шестого года отец стоит на балконе квартиры моей матери.
Он знает, что я должна прийти в девять, и потому стоит там уже с половины девятого. Темнеет, и он придумывает, как наказать меня, если я приду позже. Внизу глубоко под ним светится вечерняя Прага, переполненная ненадежными таксистами и сомнительными кафе и барами, где шестнадцатилетней девчонке запросто нальют того, чего только эта безмозглая коза ни попросит. Прага переполнена крутыми водителями и негигиеничными сортирами, Прага переполнена темными парками, подъездами домов и пустыми квартирами, предоставленными на время подружками. Прага переполнена кидалами, похитителями, скинхедами, наркодилерами, брачными аферистами, садистами, фетишистами, онанистами, педофилами и пацифистами. Прага переполнена вьетнамцами, поддавшими новобранцами. Прага переполнена цыганами, арабами и пьяными немцами, без устали бросающими друг в друга пивные бутылки (как в Болгарии). Прага переполнена «художественными» фотографами и их так называемыми ателье.
На балкон выходит мама.
