реальное положение дел, а уровень (бессознательной) фантазии, структурирующей саму нашу социальную реальность. На этом уровне мы, разумеется, как никогда далеки от постидеологического общества. Циническая дистанция является всего лишь способом… закрыть глаза на структурную власть идеологической фантазии: даже если мы не принимаем вещи всерьез, даже если мы сохраняем ироническую дистанцию, мы все равно продолжаем делать их.

По мнению Жижека, капиталистическая идеология заключается именно в превознесении веры как внутренней субъективной позиции над теми убеждениями, которые мы демонстрируем и проявляем в нашем поведении. Пока мы верим (в наших сердцах), что капитализм плох, мы вольны продолжать участвовать в капиталистическом обмене. Согласно Жижеку, капитализм в целом опирается на эту структуру отречения. Мы считаем, что деньги — это просто бессмысленный знак, не имеющий внутренней ценности, однако мы действуем так, словно бы он был священен. Более того, такое поведение зависит именно от предшествующего отречения: мы можем фетишизировать деньги в наших действиях только потому, что сознательно мы уже заняли ироническую позицию по отношению к ним.

Корпоративный антикапитализм не имел бы значения, если бы его можно было отличить от подлинного антикапиталистического движения. Однако так называемое антикапиталистическое движение, еще до того, как его напору был поставлен заслон террористическими атаками на Всемирный торговый центр 11 сентября, похоже, также слишком много уступило капиталистическому реализму. Поскольку оно оказалось не способно предложить непротиворечивую политэкономическую модель, альтернативную капитализму, появилось подозрение, что действительной его целью была не смена капитализма, а лишь смягчение его наиболее крайних проявлений. А поскольку его деятельность все больше приобретала форму инсценированных протестов, не предполагавших никакой политической организации, возникло ощущение, что антикапиталистическое движение сводится к выдвижению серии истерических требований, выполнения которых никто не ждал. Протесты сформировали некий фоновый карнавальный гул капиталистического реализма, так что антикапиталистические протесты, скорее, имеют слишком много общего с такими гиперкорпоративными мероприятиями, как Live 8, где в адрес политиков было выдвинуто поразительное требование отменить бедность в законодательном порядке.

Live 8 — это весьма странная форма протеста, протест, с которым каждый мог согласиться, — ведь кто на самом деле хочет бедности? И дело не в том, что Live 8 — это «деградировавшая» форма протеста. Напротив, именно в Live 8 логика протеста была продемонстрирована в ее чистейшей форме. Протестный импульс 1960-х предполагал позицию злонамеренного Отца, предвестника принципа реальности, который (предположительно) жестоко и по собственному произволу отказывает в «праве» на всеобщее наслаждение. У этого Отца есть неограниченный доступ к ресурсам, однако он эгоистически и неразумно бережет их, никого к ним не подпуская. Но не капитализм, а сам протест зависит от подобного изображения Отца, поэтому одним из успехов теперешней глобальной элиты стало то, что она уклонилась от отождествления с этой фигурой скупого Отца, пусть даже «реальность», которую она навязывает молодежи, существенно тяжелее, чем те условия, против которых она протестовала в 1960-е. В самом деле, разумеется, сама глобальная элита — в лице таких шоуменов, как Ричард Кертис и Боно, — и выступила в качестве организатора Live 8.

Чтобы вернуть себе позицию реального политического субъекта, прежде всего требуется не отворачиваться от нашего включения на уровне желания в безжалостную мясорубку Капитала. При отторжении всего зла и невежества, которые приписываются фантазматическим Другим, мы отнекиваемся от нашего собственного соучастия в планетарной сети подавления. Помнить следует и о том, что капитализм является гиперабстрактной безличной структурой, и о том, что без нашей поддержки он — ничто. Описание капитала, выполненное в предельно готическом стиле, — самое точное. Капитал — это абстрактный паразит, ненасытный вампир и производитель зомби. Однако живая плоть, которую он преобразует в мертвый труд, — это наша плоть, а производимые им зомби — это мы сами. В определенном смысле можно утверждать, что политическая элита — это наши слуги, а презренная услуга, выполняемая ею для нас, состоит в отмывании наших либидо, в услужливом представлении нам же наших отвергнутых желаний, но в таком виде, словно бы они не имели к нам никакого отношения.

Идеологический шантаж, который начался с самых первых концертов Live Aid[4], заключался в тезисе, будто «забота об отдельных людях» может сама по себе прекратить голод, причем для этого не понадобится ни политическое решение, ни системная реорганизация. Нужно просто действовать — вот что говорят нам, а о политике следует забыть во имя неотложных этических задач. Принадлежащий Боно бренд «Product Red» был нацелен на то, чтобы обойтись даже без посредничества со стороны филантропии. «Филантропия — это что-то вроде музыки хиппи, когда сидят, сложив руки, — заявил Боно. — Red больше похож на панк-рок, хип-хоп, тут чувствуется жесткость торговли». Смысл был не в том, чтобы предложить альтернативу капитализму, напротив, приписанные Product Red качества «панк-рока» или «хип-хопа» заключались в «реалистическом» согласии с тем, что единственной допустимой игрой в наше время является капитализм. Нет, единственной целью было добиться того, чтобы часть выручки от определенных транзакций шла на добрые дела. Скрытая здесь фантазия состоит в том, что западный консюмеризм, ни в коей мере не будучи на фундаментальном уровне встроенным в системное глобальное неравенство, сам может его исправить. Всё, что нам нужно, — это покупать правильные товары.

3. Капитализм и реальное

«Капиталистический реализм» — не мое изобретение. Это выражение использовалось уже в 1960-х одной немецкой поп-группой и Майклом Шадсоном в книге «Реклама: нелегкое искусство убеждения». В обоих случаях пародировался «социалистический реализм». В том, как я использую этот термин, новым является то расширительное — и даже чрезмерное — значение, которое я ему приписываю. Капиталистический реализм в моем понимании не может ограничиваться искусством или теми квазипропагандистскими вариантами, с которых связана реклама. Скорее, это нечто вроде повсюду проникающей атмосферы, обусловливающей не только культурное производство, но и регуляцию труда и образования, действующей в качестве некоей невидимой преграды, блокирующей мысль и действие.

Если капиталистический реализм настолько монолитен и если актуальные формы сопротивления настолько безнадежны и беспомощны, откуда может взяться действительный вызов? Моральная критика капитализма, упирающая на то, что он приводит к страданиям, лишь подкрепляет капиталистический реализм. Бедность, голод и война могут быть представлены в качестве неизбежных составляющих реальности, тогда как надежда на то, что эти формы страдания можно устранить, с легкостью изображается в качестве наивного утопизма. Угроза капиталистическому реализму может возникнуть только в том случае, если будет показано, что в каком-то отношении он является противоречивым или неустойчивым, то есть если показной «реализм» окажется чем-то совсем не реалистическим.

Само собой, то, что считается «реалистическим», что кажется возможным в той или иной точке социального поля, определяется цепочками политических определений. Идеологическая позиция никогда не может достичь настоящего успеха, если она не была натурализована, и она не может быть натурализована, если продолжает мыслиться как ценность, а не как факт. Соответственно, неолиберализм попытался исключить саму этическую категорию ценности. На протяжении последних тридцати лет капиталистический реализм сумел успешно сформулировать «бизнес-онтологию», в которой просто очевидно то, что все, включая здравоохранение и образование, должно управляться как обычный бизнес. Как заявляли многие радикальные теоретики, от Брехта до Фуко и Бадью, политика освобождения всегда должна разрушать видимость «естественного порядка», должна показывать, что представляемое в качестве необходимого и неизбежного является простой эмпирической случайностью. Такая политика должна сделать так, чтобы обреченное на невозможность предстало достижимым. Стоит напомнить о том, что некогда было невозможным то, что сегодня мы называем «реалистическим»:

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату